Волшебный камень

Бетонное здание, вместившее в свои огромные крылья сложные цехи целлюлозного производства, раскинулось среди песчаной, потемневшей от осенних дождей пустыни, где редко-редко росли деревья — остатки прежней пармы. Река, уже покрытая у берегов синеватым льдом, была забита черневшими стволами сплавного леса. Тяжелый хлорный дым клубами соскальзывал с низкого и темного неба, временами затрудняя дыхание. Потом ветер отклонял дым в сторону. Пахло свежераспиленной древесиной; ее запах напоминал запах яблок. Голенастые лопари и помосты самотасок[11], казалось, задумчиво стояли над самой рекой, решая, шагнуть им в холодную воду или подождать.

Неторопливые, как подобает людям, знающим свое мастерство, рабочие внимательно оглядывали приезжего. Нестеров с таким же любопытством рассматривал их, надеясь увидеть кого-нибудь из своих сверстников, которые, уйдя из деревни на комбинат, стали теперь здесь знатными мастерами.

А людям здесь было чем гордиться! Красногорский комбинат выпускал лучшую в стране бумагу. Книги больших писателей выходили на этой белой, глянцевой, плотной и крепкой бумаге. Снабженцы и представители разных организаций давно уже проторили сюда дороги со всех концов страны, и имена красногорских бумажников с почтением произносятся в дальних местах Союза.

А давно ли в этом краю бывали зимние сборы на охоту, когда Нестеров отвозил свой охотничий скарб к Каменному Поясу, пересекая по неприметным тропам застывшие болота и тихие леса и разыскивая лесную избушку, отмеченную тамгой — треугольником, высеченным топором на каждом бревне, а также и на любой вещи, что хранилась там? Но теперь он не мог бы отыскать даже место, где стояла эта избушка. Он помнил только, что была она рядом с рекой влево от Красных гор, значит, где-то вот именно здесь, где теперь стоит цех целлюлозы, а может быть, и там, где возвышается трехэтажная школа — одно из немногочисленных каменных зданий этого деревянного городка.

Окинув еще раз взглядом город — его двухэтажные чистые, светлые дома, в окнах которых уже кое-где горело электричество, — и приметив присущие всем новым городам особенные уют и чистоту, он вошел в здание райкома.

Вестибюль двухэтажного здания был заставлен растениями. Тут были филодендроны, кактусы, пальмы, хвощевидные лианы и толстоствольные рицинии, и от всего этого здание больше походило на зимний сад, чем на учреждение.

Нестерова всегда поражало обилие цветов с экзотическими названиями в этом северном городке. Цветы повелись из цехов комбината, где их держали и разводили для сохранения определенной влажности воздуха. На зимний сад был похож и цех, где фальцевалась, резалась и упаковывалась бумага. С фабрики цветы перешли во все учреждения, в дома, даже в соседние деревни, придавая южный облик городу, по полугоду утопающему в снегах.

Постучав и услышав приглашение, Нестеров вошел в кабинет.

Каждый раз при встрече с Саламатовым он испытывал то доброе чувство возвращения, какое бывает, когда приходишь после долгого отсутствия в родной дом. И всегда внимательно рассматривал он Саламатова, словно его старый друг был зеркалом тех изменений, что произошли в нем самом. Так и сейчас Нестеров остановился на пороге, приглядываясь к секретарю.

В светлом кругу, отброшенном настольной лампой, сидел узкоплечий пожилой человек. На его тонком и длинном носу были все те же старинные очки в никелевой овальной оправе. Под пиджаком черная косоворотка. Спокойные руки с темными выпуклыми венами лежали на столе. Он встал, закрывая книгу. Нестеров невольно обратил внимание на название книги. Это был учебник английского языка. Рядом лежала тетрадка, на ее странице еще просыхали чернила очередного урока.

Саламатов занимается английским! Нестеров чуть не поднял руку, чтобы протереть глаза. Впрочем, Саламатов так часто удивлял его, что и на этот раз следовало не удивляться, а сделать для себя поучительные выводы.

Саламатов молча обнял Сергея. Так, обнявшись, они постояли несколько секунд, приглядываясь друг к другу и как бы прислушиваясь к своему волнению.

— Ну, урок мы сегодня отложим, — сказал Саламатов, склоняясь к столу и пряча глаза, в которых появился влажный блеск. — В гости я приглашу тебя завтра, а сегодня будем разговаривать до двенадцати часов ночи.

— Почему до двенадцати? — спросил Нестеров.

— В двенадцать дают связь по телефону с областью. Несгораемый шкаф с делами домой не унесешь, вот и приходится дежурить. Хорошо еще, английский выручает.

— Зачем тебе английский? — с улыбкой спросил Нестеров.

— А как же, чудак? Вот победим немца, будем по заграницам разъезжать — понадобится! Экск’юз ми, мистер, ду ю спик инглиш? О гуд, вери гуд. Ай эм спикинг![12] — с хитрой усмешкой проговорил он.

— А он на тебя с пистолетом, — еще более хитро усмехнулся Нестеров. — Ах, вы приехали к нам агитировать за коммунизм? Пожалуйте в полицию!

— Ну, я думаю, не сразу же они за пистолеты возьмутся? — с сомнением сказал Саламатов, поглядывая на Нестерова. — Или у тебя к этому есть основания?

Нестеров вспомнил рассказ Бушуева и нехотя ответил: