Волшебный пояс Жанны д’Арк

Не те были мысли, неправильные. О Боге надобно думать, который ниспослал великие испытания на землю, и только достойные люди эти испытания с честью выдержать способны… так говорит отцовский священник… он говорит много и красиво, а еще по-латыни, но тогда его никто не понимает почти…

И все одно про Бога не выходит думать.

Если он и вправду такой милосердный и великий, как говорят, то отчего тогда сам англичан не покарает? Пусть бы испепелил всех и разом, то-то была бы потеха!

– Ты мне мешаешь, – сказала Жанна, поднимаясь. Выглядела она не оскорбленной, но расстроенной. – У тебя мысли неправильные.

– А тебе откуда знать?

– Оттуда. Тяжелые. – Жанна вытянула палец и ткнула им в лоб: – Я чувствую, какие они тяжелые…

Жиль поежился. Почему-то ему было неприятно знать, что кто-то, пусть бы и Жанна, которой он верил, слышит его мысли.

А если и заглянет? А если это вовсе не Божье благословение, но самое что ни на есть черное ведовство? И сама Жанна не святая, а ведьма…

Ведьм жгут. А Жилю вовсе не хотелось, чтобы Жанна отправилась на костер, потому он поспешил совладать со своими тяжелыми мыслями и предложил:

– Пошли лучше на пруд.

И Жанна легко согласилась:

– Пошли.

Позже, переступив порог и детства, и юности, Жиль будет вспоминать именно этот день, ныне, казалось бы, ничем не отличающийся от дней иных.

Обыкновенная жизнь.

Замок Машекуль, принадлежащий его отцу, стоял на границе Бретани и Анжу. И Жиль с ранних лет привык считать и замок, и земли, его окружавшие, и людей, на этих землях, своей собственностью. Разве может быть иначе? Ведь Господь благословил два славных рода, Краон и Монморанси, наследником, и все, с кем случалось Жилю сводить знакомство, спешили кланяться, признавая и его власть, и его право.

Все, кроме Жанны.

Не потому ли его так влекло к этой странной девочке?

Отец не одобрял.

Матушка уже болела и редко покидала свои покои. Ее Жиль плохо помнил, любил, конечно, поелику старался быть хорошим сыном, добрым ребенком, но любовь сия происходила единственно из чувства долга. И когда матушки не стало, Жиль испытал лишь облегчение оттого, что избавлен от еженедельных визитов в пропахшие болезнью ее покои. От созерцания дебелого тела, от необходимости выслушивать жалобы и стенания, а также от поцелуев, от которых на коже оставался запах болезни.

Жиль ненавидел болеть.

И всякий раз, навестив матушку, сбегал. Благо не находилось в замке Машекуль никого, кто бы посмел остановить будущего хозяина. Отец и тот вздыхал.