— Я тобой горжусь. Ты не уронишь честь рода.
И Жиль поднял кубок:
— За славу грядущую!
Жиль выпил. От вина шумело в голове, и, наверное, тогда он позволил себе выпить слишком много, потому как ночью, во сне, он видел то англичанина, то Жанну, которая улыбалась той своей особенной улыбкой.
— Ты сумасшедшая, — с уверенностью произнес Жиль.
А Жанна ответила:
— Ангелы тебя берегут. Мы еще встретимся. Обязательно.
Проснулся он с больной головой и весь день отлеживался в постели. Ангелы берегут, значит… пускай себе… даже лучше, если берегут. А нет, то Жиль и сам справится.
Он ведь достоин своих предков!
Следующие два года прошли в кровавом угаре.
Он воевал.
Он жил от схватки до схватки, всякий раз окунаясь в нее с головой, почти сходя с ума, а может, и вправду лишаясь разума. Бой дарил упоение.
И восторг.
И порой сквозь красную пелену, что падала на глаза, Жиль слышал голоса, прекраснее которых не было… наверное, ангелы пели ему осанну…
Дед же день ото дня становился мрачней. И если вначале он всецело одобрял Жиля в его желании очистить земли от англичан, то после обеспокоился.
— Ты слишком безрассуден, мальчик мой, — сказал он однажды. — А если тебя ранят?
Жилю случалось испытывать боль, когда чужой клинок пробирался сквозь преграду доспехов. Но в алом безумии боя боль эта была ничтожной, не стоящей внимания.
— Если тебя ранят всерьез? Или убьют?
— Не убьют.
— Ты слишком легкомысленно ко всему относишься, — сказал дед, настроенный куда более скептически. — Ты веришь в собственную неуязвимость?
Жиль пожал плечами.
— А помнишь наш разговор? Вера опасна, Жиль. Ты думаешь, что ты особенный, поскольку тебе везет… да, ты силен, но всегда найдется кто-то сильней. Ты удачлив? Но удача способна отвернуться. Тебя хорошо учили, но этого порой недостаточно…
— Чего ты хочешь? — С каждым словом деда Жиль раздражался все сильней. И вправду, чего надо этому старику? Ему не нравится, что Жиль побеждает?
Или что сражается? Так разве не сам он говорил о славе? И о достоинстве? И о том, что нельзя позволять англичанам наглеть? Они и без того вольно ведут себя здесь, едва ли не хозяевами…
— Я хочу, чтобы ты начал думать! — Дед ударил кубком по столу, и вино расплескалось. — Ты — это не только ты! Ты — это род, который угаснет, если с тобой, недоумком, что-нибудь случится.