Волшебный секретарь. Книга 10

— С того времени мы вдвоем стали бродяжничать. Поначалу сынок тюремщика страдал от такой жизни, ведь я нарочно его доставал, чтобы он поджал хвост и вернулся к папочке, но потом как-то мы сдружились. Он не вернулся домой ни через год, ни через два. Десять лет мы вот так и жили. Я научил его грабить банки, и мы в общем-то перестали бедствовать и бомжевать. Его отец не давал Болдану ни монетки, а единственный блат в таком знакомстве был в том, что он не делал движений, чтобы поймать двух мошенников. А поймать нас он мог, так как эти двое созванивались дважды в год, чтобы поздравить друг друга с днем рождения, и коммуникаторы вполне можно было отследить. Как он сказал: "Я сажаю преступников, а не ловлю. Я слишком занятой, уважаемый Лель".

Это был первый раз, когда я почувствовала легкую признательность к незнакомому магу смерти. Он кажется довольно холодным человеком, но это как зефир в шоколаде — снаружи темный и твердый, а внутри белый и мягкий. И только мой босс со всех сторон солнышко!

Вдруг атмосфера между нами начала меняться, а я ощутила легкое волнение. Босс наклонился ко мне, опираясь одной ладонью на стол, а другую небрежно сунув в карман, и уголки его губ приподнялись, обнажая в привлекательной улыбке пару маленьких белых клыков, когда он сказал:

— Но на протяжении всех этих лет я продолжал поддерживать связь с Ником и знал, что отец ни на минуту не прекращал меня искать. С каждым годом уходить из его ловушек было все сложнее, он быстро учился, а у меня почти не было времени на передышку. Это было похоже на загон дичи на охоте. Когда отец взял Ника секретарем, я подумал, что бог удачи, в которого верят все воры, все-таки существует. Информация по моим поискам попадала ко мне раньше, чем отдавалась в работу ищейкам, и я всегда был на шаг впереди. Даже дышать стало легче.

Похоже, что история добралась до событий недавнего времени, и я ощутила, как цепенеют приводы, из-за странного чувства надвигающегося… шторма.

Злодей улыбнулся немного жестче, но вместе с тем синева его глаз становилась нежнее и мягче, будто намеревалась втянуть мою душу, мягко обволакивая, и поглотить без остатка, навсегда забрав себе. Он подался ближе, обдавая горячим дыханием, а жар молодого мужского тела едва не заставил мою систему охлаждения прибавить мощности. Наклонившись, он повернул голову, будто вот-вот поцелует в шею, и произнес твердым тоном, с оттенком скрытого безумия:

— Чего я не знал до последнего, так это того, что мой бог удачи был маленьким отважным роботом. Самым красивым, умным и добрым роботом на свете. Очень хитрым и скрытным. Я влюбился в нее еще до того, как узнал, что обязан ей жизнью. Во мне нет ничего хорошего, и я совершенно точно ее недостоин, но к ее большому сожалению я слишком упертый сукин сын, чтобы сдаться и перестать ее добиваться. Я люблю тебя, Хана. Даже если ты не умеешь любить, даже если ты никогда меня не полюбишь, я никогда не прекращу тебя преследовать. Понятия не имею, почему ты была ко мне так добра, но зря ты это сделала. Увы, я законченный отморозок, который будет одержим тобой, пока не сдохнет.

Я совершенно не могла двигаться, парализованная его словами и своими эмоциями. Обзор закрывали бесчисленные уведомления от системы безопасности и советы немедленно включить нейроблокатор, но по необъяснимой причине именно сейчас я не хотела прятаться за программным кодом, делающим из меня бесчувственную машину. Эти эмоции были острыми, от них перехватывало дыхание, но я не посмела от них отгородиться. С каждым словом хозяин будто приказывал мне чувствовать все до конца, и это был голос, который подчинял.

Я задыхалась, но не могла дышать. Я хотела убежать, но не могла пошевелиться. Я не хотела нарушать последнюю волю устройства 1-10, но поняла, что проигрываю. Воли хватало только на то, чтобы не дернуть человека за волосы и не смять эти безжалостные губы в сильном поцелуе.

Он — человек. Он может себе позволить быть эмоциональным. Но не я. У меня внутри идет обратный отсчет неисследованного протокола, и остановить его нельзя. Единственная вольность, которую я могу себе позволить, — чуть повернуть голову в его сторону и оставить жалкие два миллиметра между нашими губами.

Дышать не воздухом, а его дыханием, запоминать каждое сказанное слово с идеальной точностью и позволить наконец всем этим чувствам проникнуть в кристалл памяти и пропитать его, как если бы это был самый радиоактивный токсин в мире.

Яд, который прожигает защитное покрытие и разливается по центральному процессору, выжигая снопы искр на металлической сердцевине. Его дыхание такое ядовитое, что испарения бьют в голову и перестраивают заводские нейронные связи, затрудняя работу искусственного интеллекта. Разве есть система безопасности, которая с этим справится?

Тонкая струйка насмешливого дымка от вышедших из строя предохранителей яснее все объяснит, чем любые слова, и злодей это знает.