Волшебный стрелок

Так незаметно прошла неделя. Андрей заметил, что дни один с другим стали сливаться в один сплошной безрадостный серый поток. Постоянные тренировки, кач, эти до дури тупые упражнения в шагистике на плацу. Постоянные одергивания и крики младших командиров. Им все было не так, все раздражало: и не точное, и медленное по их мнению выполнение команд, и дерзкие ответы, лень, тупость, нежелание подчиняться и становиться примерным солдатом. Доходило и до рукоприкладства, которое считалось одной из форм обучения. Задевало и вызывало протест то, что на них смотрели как, по крайней мере, на людей третьего, самого худшего сорта. Это дети поняли еще в первые дни: вся система подготовки и обучения была рассчитана на то, чтобы сломать и вылепить из них то, что требовалось корпорации Меркурий.

Все по распорядку, каждый день одно и то же. Подъем по крику дневального, потом пяток раз подъем-отбой для закрепления навыков быстрого одевания и выстраивания на взлетке. Оплошность или задержка всего лишь одного человека выливалась в наказание для всего отделения, взвода, роты. На таких начинали покрикивать уже из своей среды, норовили толкнуть в строю, ударить пока вроде бы невзначай, проверяя реакцию. Парень наблюдал, как всего за несколько дней между ними произошло расслоение. У девушек образовались свои компашки и свои заводилы, у парней свои.

Наглый Стас образовал с Жуком и Носом что-то вроде банды в их взводе. Андрей пропустил этот момент и несильно обращал на него внимание, он был немного заторможенным. Все-таки провел большую часть жизни на отдаленной ферме, где его семья была центром общества. Нет, они общались и играли с соседской ребятней, но в таком большом коллективе он оказался впервые. И девушки. Андрей стал замечать, что робеет с ними и не может себя вести так весело и беззаботно, как другие пацаны.

Сегодня утром Вика, белобрысая девочка, спавшая на втором ярусе над ним, не очень удачно приземлилась при подъеме. Она спрыгивала с кровати и чуть не подвернула ногу, растянувшись на мокром линолеуме, который дежурные помыли как раз перед подъемом. Андрей хотел спросить ее о самочувствии, но она не заметила его намерений и грубо оттолкнула боком от своей табуретки со сложенной одеждой.

Пол в казарме вообще почти не высыхал. Сержант заставлял наряд драить его целый день. Вообще многое было непонятно в этой учебе: зачем их учат ходить строем, маршировать, если сейчас так никто не воюет, зачем это бесконечное глупое физо, бег по кругу с утра и до обеда, не лучше ли учить их сражаться или проводить занятия по тактике?

Нет, занятия были, в основном разучивание статей устава. На несколько часов в день их загоняли в учебных класс, где они долбили статьи корпоративного устава для войсковых соединений. Офицер требовал, чтобы они знали свои обязанности на зубок в любое время дня и ночи. Обязанностей действительно было много, у Андрея сложилось такое впечатление, что они должны корпорации все, включая свою шкуру на сто лет вперед, а им никто и ничего не должен. Даже заплату не платили. Сообщил, что получат только после экзаменов за все два года сразу те, кто пройдет обучение. Тут, мол, вам и потратить их негде, да и целее будут. То, что пройдут обучение не все, стало ясно на четвертый день.

Когда их застроили на утреннюю проверку и сообщили, что из их роты два человека сегодня совершили побег, по строю заходили удивленные шепотки. Сержант призвал к порядку и сообщил, что беглецов поймали и казнят после завтрака. После столовой их застроили на плацу вместе с другими учебными ротами. С краю стояли два косых деревянных креста, где были закреплены за руки и ноги два их товарища. Офицер объявил, что за нарушения устава они приговариваются к наказанию, и махнул головой сержанту, тот подошел с железным прутом в руках и начал со всей силы ломать им кости на ногах и руках, стараясь перебить каждую конечность с одного раза. Зрелище было жуткое: один из парней сразу потерял сознание, зато другой жутко орал полдня, оглашая своими воплями весь плац, на котором дальше до обеда проводили занятие по строевой подготовке как ни в чем не бывало. Этому-то больше всего и удивился Андрей. Почему они все стоят и молчат, как бараны? Ведь такое могут сделать с каждым из них? И почему он ничего не делает? Андрей подумал и не находил ответа. Да, он боится, да, хочет жить, но… Скорее, его одолевает тупое безразличие, даже к самому себе.

После этого случая юноша дал себе зарок более пристально присматриваться к себе и другим. Он заметил изменения в поведении, не только он сам стал эмоционально туп, раздражителен, груб к другим сослуживцам, но и они все проявляли такие признаки. Эта «служба» делала их массой, не людьми, а управляемым стадом.