Волшебный вкус любви (СИ)

Она бросила на меня еще один взгляд — на этот раз злобный, тоскливый. И я поняла, что она совсем немолода. Даже очень немолода, хотя всеми силами пытается убедить окружающих (да и себя, возможно) в обратном. Я протянула руку, машинально хватая с подноса официанта высокий бокал с темно-красным напитком, с долькой апельсина, надетой на край.

Глоток — и в горло полилась жгучая, как солнце, жидкость. Такая жгучая, что я не смогла понять вкуса. Что-то горячее ударило в голову и в сердце одновременно, и я немедленно поставила бокал на край декоративной колонны, рядом с плоской вазой с цветами. Нет, такое пить нельзя, если не хочу проснуться наутро где-нибудь под забором, в ковбойской шляпе и голой.

— Эля, — Богосавец тем временем наклонился к Равшановой, и я похолодела, потому что решила, что он хочет ее поцеловать.

Но шеф только сказал — холодно, почти жестко:

— Дело важнее тела.

Эльвира всхлипнула, бокал в ее руке дрогнул, и Богосавец, поставив тарелку на поднос услужливо подскочившему официанту, забрал у женщины мартини.

— Тебе хватит на сегодня, — повторил шеф, отправляя бокал на поднос следом за тарелкой. — Приятного вечера, — он взял меня за талию и повел прочь.

Мы протолкались через веселящуюся толпу, но по мере того, как приближались к фуршетному столу, Богосавец замедлял шаг.

— Нельзя ее так оставлять, — сказал он, резко останавливаясь. — Эльвиру. Вернусь, усажу ее в такси и отправлю домой. Она пьяная, еще начудит что-нибудь.

— Например, выдаст вас, — сказала я.

Ощущение единения и сказки пропало. И это было грустно.

Сейчас он побежит к Эльвире. Уговаривать, задабривать, отвлекать.

— Или выдаст, — согласился Богосавец. — Но ты на нее не злись. Она хоть и пустышка, но совсем неплохая. Жаль ее. Еще накурится чего-нибудь. Я мигом, никуда не уходи, будь здесь. Постарайся ни с кем не разговаривать. Хорошо? — он поцеловал меня в шею и исчез в толпе.

Сказка вернулась вновь. И не просто вернулась — нахлынула девятым валом, сшибив меня с ног.

В том месте, где губы Богосавеца коснулись моей кожи, все горело огнем. И еще кое-где горело, властно требуя секса — жаркого, дикого, грубого. Проклятое вино! Или что там я хлебнула?

Я энергично помотала головой, пытаясь прийти в чувство, и подергала себя за мочки ушей — вроде бы так пьяницы избавлялись от опьянения.

— Вы хорошо себя чувствуете? — раздался вдруг мужской голос.

Рядом стоял мужчина в маске и дружелюбно смотрел на меня.

— После пунша многим голову сносит, — пояснил он свою заботу. — Я видел, вы пили пунш.

— Только один глоток, — заверила я его. — Все хорошо, но напиток и правда слишком для меня крепкий.

— Все хорошо? — уточнил он ещё раз.

— Все прекрасно, — заверила я его.

— Как вам пекло? — спросил он.

— Что, простите?

Он рассмеялся, показав ровные, ослепительно белые зубы. Он был смуглый, а зубы — белоснежные. Красиво. И смех такой заразительный.

Я тоже засмеялась. А может, дело было не в заразительном смехе, а в этом проклятом пунше. Иначе с чего бы мне послышалось про пекло?

— Это название моего блюда, — пояснил мужчина, указывая на говядину. — Брискет «Пекло». Вам понравилось?

— Мясо и гарнир чудесны, — ответила я с воодушевлением, — а соус — он просто бесподобен! Это так смело — соединить мясной бульон и рыбный. Я поняла, там бульон из скумбрии. У нее такой жирный, маслянистый вкус… О! — тут я, наконец, поняла, что сказал мужчина. — Ваше блюдо? Вот это мясо — ваше блюдо?

— Ну да. А что в этом удивительного? — мужчина снял маску, с интересом разглядывая меня. — Я — Марат Гассанбердиев, и меня тут все знают. А вот вас, красавица, я не могу узнать, как ни пытаюсь.

Это было попадалово круче, чем встреча с Эльвирой. Конечно, «Маратка» не мог меня узнать. Потому что мы не были знакомы. Я знала о Гассанбердиеве только из интернета, он был такой же, как на фотографиях — смуглый, черноволосый и черноглазый, и… очень молодой. Гораздо моложе, чем я себе представляла.

— Но ведь на это и был расчет, — отшутилась я, пытаясь спасти провальную ситуацию.

— Какой расчет? — не понял он.

— Хотели бы вы знать своих гостей, не устраивали бы маскарад.

Он засмеялся и взъерошил волосы:

— Вы меня хорошо поддели. Признаться, маскарад — это предлог. Хотел послушать, что будут говорить за глаза. Это ведь так легко — спрятал лицо, и слушай правду. Вам нравится правда?

По-моему, он флиртовал со мной, и я начала паниковать. Сейчас вернется Богосавец, которого Марат, судя по всему, узнает, как и Эльвира. А уйти под каким-то предлогом я не могу — потому что шеф велел ждать его. Я с ужасом поняла, что у меня нет с собой ни денег на обратную дорогу, ни мобильника, который остался в сумке в автомобиле Богосавеца.

И что прикажете делать?

— Смотря, какая правда, — ответила я, стараясь сохранять веселый тон. — Иногда без нее спокойнее.

— Но сейчас-то вы сказали мне все правдиво? — не отставал Марат. — Насчет брискета?

— Здесь не было ничего, кроме правды, — заверила я его, мечтая, чтобы он поскорее ушел.