Волшебство и трудолюбие

Потом он начал рисовать угольком или карандашом на бумаге. Хотелось нарисовать самое любимое — лошадь! Но Васе никак не удавались ноги — они либо вовсе не гнулись, либо подгибались все сразу. Первый, кто показал Васе, как скреплена лошадиная нога суставами, был работник Семен. У него очень ловко все выходило: у шагающей — передняя нога выбрасывала копыто вперед, у скачущей — ноги распластывались в воздухе, у стоящей на дыбах — задние крепко упирались в землю, а передние сгибались в коленях легко и грациозно. Вася скоро сообразил, как расчленяются движения лошадиных ног, и свободно рисовал лошадей во всех видах…

Пробовал он рисовать и в доме. Комнаты были низкие, и фигуры ему казались огромными, поэтому он всегда старался либо горизонт опускать пониже, либо фон сделать поменьше, чтобы предметы и фигуры казались больше. А дело было в том, что сам-то Вася был невысокого роста и просто еще мал…

Но ничто не ускользало от Васиного жадного глаза, и все откладывалось в благодарной памяти, чтобы потом ожить на холстах под кистью мастера…

…Подхожу к витрине, за стеклом ящик — этюдник Василия Ивановича. На дне его — несколько ссохшихся тюбиков, выжатых рукой художника. А сверху лежит его небольшая прямоугольная палитра с присохшей краской. Гляжу на нее, и эта смесь бурой, сизой и желтой красок с грядками белил по краям страшно напоминает мне пучину Енисея в непогоду с гребешками белой пены на волнах.

— Можно попросить вас… на минутку…

В зале большая группа школьников.

— Мы с правой стороны. Пришли с экскурсией, — говорит молодой вожатый. — Ребята просят вас побеседовать, если только…

Как же может быть иначе! И вот мы уже в лекционном зале. Ребята заполнили все ряды. С четырех сторон громадные витрины с разными животными окружили нас: скалились волки, прятались рыси, кокетничали белки. За стеклом на ниточках висели орлы с распростертыми крыльями, фазаны, сидели на ветвях глухари…

Я говорила о своей книге, посвященной жизни и творчеству моего деда. Передо мной в тишине мелькали ребячьи лица, полные мечтательности и сосредоточенности, а за мной в витрине могучий лось со своей лосихой, озаренные электрическим светом, мерцали полузакрытыми стеклянными зрачками…

Когда я вышла из музея, солнце шло к закату и гигантские арки покрылись розовым золотом. Фигурки строителей сновали по аркам, подтягивая краном какую-то деталь.

Возле музея остановился грузовик с железными прутьями. Шофер, совсем мальчишка с виду, вылез из кабины и стал ожидать чего-то. Засунув руки в карманы стеганки, стоял он, закинув голову вверх, смотрел на мост и жевал серу-смолу, которую любят жевать красноярцы по старой привычке.

И столько в этом пареньке было деловитого спокойствия, независимости в его позе, столько твердости в упрямом подбородке!

Я вдруг вспомнила поездку по Америке. В Сан-Франциско возле моста, перекинутого через пролив Золотые Ворота, молодой долговязый американец-шофер, возивший нас в автобусе, жуя резинку и самодовольно усмехаясь, кивнул головой на мост и сказал:

— Энд ю? Хэв ю сач эй бридж ин иор кантри? (А у вас? Есть у вас в стране такой мост?)

— Есть!..

* * *

…В доме Павла Ивановича Замятнина к обеду собирались гости. Гости не случайные — самые именитые купцы города: и Гадаловы, и Щеголевы, и Савельевы, и в их числе — городской голова Петр Иванович Кузнецов.

После знатного обеда Павел Иванович приступил к важному разговору, ради которого все было затеяно. Видно, судьба молодого Сурикова не на шутку беспокоила красноярского губернатора, если он обратился к гостям с предложением собрать подписку и помочь молодому художнику выйти на широкий путь.

Купцы, которые ровным счетом ничего не смыслили в рисовании, глядели на хозяина осоловевшими глазами, позевывали украдкой и никак не могли взять в толк, чего ради губернатор так ревностно хлопочет за какого-то писаря.

Только один Кузнецов сразу понял и оценил намерения Замятнина.

Кузнецов был богат. Сам сибиряк, он владел огромными приисками. В Красноярске у него был дом, и едва ли это не был самый роскошный дом во всей губернии, Петр Иванович обладал отменным вкусом, много ездил по европейским странам, прекрасно знал музыку, литературу, живопись. У него была картинная галерея, которой он очень гордился.

Петр Иванович отклонил предложение о подписке в складчину, чуя — «именитые» еще не доросли до потребности в изобразительном искусстве, — и предложил взять на себя все расходы по содержанию и на дорогу в Петербург. Его — золотопромышленника — такая затрата не обездолила бы. Он предпочитал вложить крупицу своего капитала скорее в будущий талант, чем на постройку еще одного храма, доходы с которого пойдут в глубокий карман поповской рясы. А вдруг и в самом деле из этого малого выйдет незаурядный живописец, который прославит Сибирь!..