Волшебство и трудолюбие

Удивительно светлое, яркое и теплое чувство охватывало меня при виде этих каменных, с виду неказистых «масов» — домиков, крытых черепицей. Казалось, что войди в любой «мас» — и там встретят тебя с улыбкой, веселой шуткой, предложат гостеприимство, кров и стол. Да, так было еще совсем недавно, по рассказам людей, знающих Прованс. Теперь уже не то. Не то потому, что слишком много приезжих туристов из Америки, Англии, ФРГ. Слишком много состоятельных бездельников, готовых скупить весь этот удивительный край с его солончаками, реками, стадами, косяками рыбы, персиковыми рощами. Иностранцы бороздят шинами чудесные проселки Прованса. Конечно! Что говорить, они приносят большой доход городкам и курортам, но в то же время их психология подгрызает древние крепкие корни национальной культуры, и начинается продажа ценностей, обычная халтура в любом кустарном деле, всегда свято хранившем традиции народного мастерства. Сувениры! О, это страшное слово, обозначающее распродажу стиля, вкуса и торговлю дешевыми массовыми воспроизведениями сокровищ народного искусства, хранящегося в арлезианском и других музеях страны…

Вечером того же дня мы сидели с хранителем Арлатена господином Рукеттом в маленьком арлезианском ресторане под каменными сводами, за столом, на котором горели красные свечи. Рукетт угощал нас национальными блюдами. На стол была подана горячая, с углей, сковорода с половинками помидоров, заправленных дольками чеснока, сдобренных травами, все это шипело в оливковом масле, распространяя одуряющий аромат, и подавалось гарниром к сочным бифштексам, печенным на решетках. Особым способом печенные баклажаны и перец дополняли это блюдо, а когда подали миску пятнистых бобов под провансальским соусом, я вспомнила ту песню поэмы Мистраля, в которой он описывает праздничный стол на ферме у Рамона — отца Мирей.

Мы были вчетвером. Жюльетта, которая, непременно желая присутствовать на празднике в музее Арлатен, приехала поездом, теперь отдыхала в гостинице.

Никто из нас не чувствовал усталости после путешествия по автостраде.

— А вы бывали раньше в Арле? — спросил меня Рукетт.

— Да. Впервые я попала сюда девочкой, с моими родителями и маленьким братом. Отец мой был тогда молодым художником. И я помню даже такой случай, что он посетил лавочку, где Ван Гог покупал краски. Отец мой спросил у хозяина лавки, не осталось ли у него случайно картин Ван Гога. Тот ответил, что есть небольшой портрет девочки, но он испорчен: проткнут гвоздем как раз через щечку. «Обидно! — сокрушался хозяин. — Я бы мог продать его франков за пятьсот, если б он был цел». — «А вы не могли бы мне одолжить его до завтра?» — попросил мой отец. Хозяин решил, что художник хочет сделать копию, полез куда-то на чердак и вытащил небольшой портрет девочки в зелено-голубых тонах, типичных для Ван Гога. Отец взял его с собой, моя мать заштопала дырку в холсте, а папа реставрировал его в манере Ван Гога. На следующий день мои родители принесли картину хозяину лавки. «Пожалуйста, мосье, теперь вы можете продать портрет хоть за две тысячи франков!» — сказал мой отец.

Хозяин был удивлен и растроган, горячо благодарил молодого русского художника, а родители мои, взяв нас, малышей, за руки, беззаботно ушли осматривать Арль.

— А я знаю, чей это был портрет. Это была дочка арлезианского почтальона по фамилии Рулен. Ее звали Марселиной. Теперь, конечно, этот портрет где-нибудь в частной галерее и оценивается в сотни тысяч франков!

Наша беседа затянулась допоздна. Уже никого в ресторане не осталось, одни мы сидели при свечах, допивая душистое местное вино…

А потом я оказалась в уютной комнате, отделанной кретоном с розовыми гирляндами, из этого же кретона были и занавеси на окнах, и покрывало на традиционной широченной кровати. Я улеглась в этом сказочном розарии. За шторами в полуоткрытое окно не доносилось ни звука из уснувшего дворика отеля «Арлатен», в котором нам отвели комнаты. Арль спал под небосводом, усыпанным осенними мерцающими звездами, так вдохновенно воспетыми Мистралем.

Жюльетта пришла к нам в отель рано утром и застала меня в холле, где я, сидя за низеньким столиком, торопилась закончить составленные речи. Я не чувствовала себя настолько владеющей французским языком, чтобы решиться выступить с импровизацией. Наконец все было готово, и мы вчетвером отправились в музей.

Конференц-зал музея Арлатен, где должна была состояться торжественная встреча, занимал часть первого этажа всего музея. Когда мы пришли, у входа в зал уже толпились видные деятели Прованса, дамы в пышных национальных костюмах, депутаты, писатели, художники, молодые и старые почетные горожане и гардианы в сомбреро.

Публика заполнила весь зал. В первом ряду сел мэр города, молодой коммунист Перро, с ним рядом его супруга и несколько дам в национальных костюмах, юбках со шлейфами, которые они держали на петельках на кисти руки, в кружевных накидках и арлезианских наколках на прическах; это были первая «королева красоты 1932 года» — мадам Анжель Берне и последняя «королева красоты 1972 года» — Мариам Ионнэ.