Волшебство и трудолюбие

— А почему? — вдруг неожиданно подал хрипловатый голос наш водитель. — Почему вы так уверены? А я вот отвечу! Верцингеторикс был галльский полководец середины первого века до нашей эры. Он хотел остановить вторжение римлян в Галлию… Но только у него ничего не вышло. Он проиграл Юлию Цезарю сражение в Алезии.

Мы с теткой онемели от удивления, потом Елена Васильевна со свойственной ей экспансивностью расхохоталась:

— Постойте, остановите машину! Наташа, я хочу пересесть на твое место, поближе к этому молодому человеку.

Шофер, несколько испуганный внезапностью решения, все же затормозил, подъехал к тротуару, и мы поменялись местами.

— Послушайте, молодой человек, — начала она, близко вглядываясь в профиль водителя. — Это замечательно, что вы интересуетесь историей Древнего Рима… Я могла бы вам посоветовать, что прочесть. — И, увлекшись, Елена Васильевна начала рассказывать о записках Юлия Цезаря. Она говорила так вдохновенно и занимательно, что водитель, заслушавшись, еле-еле вел машину. — Вы представьте себе, какое это сложное дело было — воевать! Нападающие строили осадные укрепления. Это были целые города с движущимися башнями, которые назывались черепахами: тараны, катапульты… А осажденные строили не менее сложные защитные сооружения: стены, дамбы, рвы, каналы. Воины Юлия Цезаря были специалистами по земляным работам и мелиорации и в то же время блестяще владели оружием. А какая была муштровка! Какая выносливость!..

Елена Васильевна забыла обо всем на свете. Сдвинув шапку на затылок, она читала лекцию. Лицо ее помолодело, порозовело, она смеялась, восхищалась, удивляя и заражая нас с шофером. Вся история Верцингеторикса проходила перед нами, точная, сжатая, но оживавшая в каких-то неожиданных маленьких деталях.

Мы подъезжали к цели нашего путешествия, когда Елена Васильевна вдруг спохватилась:

— Батюшки!.. Заболталась я с вами и про роль свою забыла. Наташа, я тебе не говорила, что мы сегодня репетируем?

— Как будто «Свои люди — сочтемся».

— Правильно… Вот, товарищ шофер, видите желтое здание с вывеской «Кино»? Вот туда, пожалуйста…

Мы подвезли Елену Васильевну к зданию клуба, она заторопилась и, смущенно улыбаясь, протянула руку водителю. И было во всей ее поспешности и близорукой неуклюжести что-то искреннее и трогательное, что отличает людей высокой духовной культуры от обычных удачливых, нормальных людей, часто не задумывающихся о том, сколько вкладывается души, разума в дело просвещения. Я помогла тетушке вылезти из машины и, взяв ее под руку, повела к дверям клуба. И интересно было наблюдать, как изменялись лицо и голос ее, пока она переключалась на другое «амплуа». Она что-то бормотала, кивала головой, и это была уже старая актриса, а не профессор истории.

Когда я вернулась к машине, шофер, возбужденно докуривая сигарету и поблескивая глазами, спросил:

— А кто эта ваша старушка — актриса или историк?

— По профессии — историк, а по влечению сердца — актриса, — отвечала я, усаживаясь рядом с ним.

— А сколько же ей лет? — спросил он, включая мотор.

— Да под восемьдесят уже.

— Ну и ну! — Он восхищенно покачал головой. — Могучая женщина! Как она все знает, как рассказывает!..

— Скажите, — полюбопытствовала я, — а откуда вы-то знаете Верцингеторикса?

— А это очень просто. Я готовлюсь вечерами к экзамену на истфак. Я ведь шофером временно… Так, чтоб у родителей на шее не сидеть. — Он раскрыл ветровое стекло, выбросил окурок и серьезно добавил: — История в человеке какие-то глубинные чувства вскрывает… Для меня вот она все время движется в двух направлениях — и вперед, и назад. И чем дольше изучают ее люди, тем все больше нового узнают. И все благодаря новой технике открытий. Поэтому она неисчерпаема. Я ее, пожалуй, больше всего на свете люблю…

…В ту пору на меня этот эпизод произвел такое сильное впечатление, что я долго не могла избавиться от какого-то чувства пробела, какого-то душевного вакуума. Верцингеторикс постоянно приходил мне на ум, словно требуя своего места в моей памяти.

Уже не стало тетушки Елены Васильевны, раскрывшей мне незадолго до смерти многие страницы воспоминаний о своей юности (чего я долго не могла добиться от нее). Уже заглушилось острое чувство потери последней суриковской нити, а Верцингеторикс почему-то оставался на моей совести, и слово это постоянно само вдруг выскакивало, как случайный одиночный телефонный звонок. И однажды этот древний галл вошел в мою жизнь и занял свое место.

Это произошло в последнюю мою поездку в Париж. Я тогда жила на бульваре Пастер. Однажды, прогуливаясь, как обычно, перед сном, я дошла до конца бульвара и, свернув куда-то влево, вдруг увидела в тусклом свете фонаря табличку с названием улицы: «Верцингеторикс». Долго я шла по этой длинной пустынной улице, пока не дошла до ее перекрестка с улицей Алезиа. Два эти названия, тесно связанные в моей памяти с Еленой Васильевной, здесь, в Париже, неожиданно связались еще с одной женщиной по имени Жюльетта. Жюльетта Форштрем.