Волшебство и трудолюбие

Нужно себе представить ночь Жюльетты на аэродроме, в этом переселении народов: когда одни прилетают из Средней Азии и Кавказа, другие из Европы ждут пересадок. Тут и узбеки с ребятишками, и кавказцы с ящиками фруктов, тут и элегантные, спортивные иностранцы, и старые супруги с пледами из Скандинавии.

— Я отлично выспалась на скамейке, — рассказывала мне потом Жюльетта, — прикрылась газеткой «Советский Сахалин», кто-то завертывал в нее селедку, но свет в зале не гасят, и она мне здорово помогла. А под утро уборщица меня разбудила. Мы с ней поговорили. Она очень удивилась, что я москвичка, живу в Париже, а деды мои шведы. Так мы с ней славно побеседовали… В Иркутске вместо пяти дня я оказалась ночью, единственной пассажиркой, и тут меня посадили в автобус и повезли на Байкал. Что это была за дорога, описать невозможно — одни ухабы! Швыряло меня из угла в угол. Так я в своей жизни еще не ездила.

Надо представить себе, что это была за дорога, если Жюльетта, привыкшая ко всему, запомнила ее как самую трудную в жизни.

Конечно, в гостинице на Байкале уже все спали, но какая-то дежурная, сжалившись над старой дамой, напоила ее чаем и препроводила в номер, где Жюльетта камнем рухнула в постель и проспала до полудня. Проснувшись, она первым долгом бросилась к окну. Раздернув занавески и распахнув его, она увидела то, за что по ее темпераменту стоило бы целую неделю ждать самолета и болтаться в автобусе по бездорожью. Перед ней синела нескончаемая гладь озера, к которому горными отрогами сбегали хвойные леса. И все это зыбилось и сверкало под солнцем, в немыслимо чистом, прозрачном воздухе, какого Жюльетта еще никогда не вдыхала. Тишина и сверкание, дикие ароматы и царственность! Наконец-то сбылась мечта, больше, пожалуй, и желать уже нечего!

Туристы оказались немцами, и Жюльетта заменила им переводчицу, какую-то не очень опытную таежную особу. Жюльетта подружилась с молодым японцем — студентом из МГУ, отлично знавшим русский язык. А главное — подружилась с байкальским лодочником и упросила его повозить ее вдоль берега в лодке. Тайная цель была — хоть раз искупаться в Байкальском озере. В гостинице туристам строго было запрещено купаться. «Вода девять градусов. Нам утопленников не надо!» — предупреждал директор. Однако Жюльетта, заранее надев купальник под платье, упросила лодочника разрешить ей прыгнуть в воду хоть на секунду. Тот, заинтересовавшись чудаковатой старухой, приготовил спасательный круг и подплыл поближе к берегу, где не так глубоко. Жюльетта скинула платье и спустилась в прозрачную голубую воду. Понятно, что она тут же вынырнула как ошпаренная. Лодочник помог ей растереться полотенцем.

— А все-таки искупалась! — в восторге вопила Жюльетта, стуча зубами и кутаясь в полотенце.

— Но я тебе скажу, — рассказывала мне потом Жюльетта, — это было чудо! Вода обжигает тело, о том, чтобы плавать, и разговора нет. Но силу этот ожог придает необычайную!

— Слушай, Жук, но ведь ты же могла утонуть от судороги!

— Ну и что? Я бы мечтала утонуть в Байкале! Представляешь, сколько было бы разговоров в нашем квартале! — смеялась Жюльетта.

— А нам какой бы ты устроила сюрприз! — возмущалась я.

— Красота! Схоронили бы меня на Немецком кладбище, в склепе Форштремов. Я как раз там недавно была, стоит, как и раньше, видно, ждет меня, — острит Жюльетта, — я ведь всегда мечтала умереть в России, чтоб меня хоронили по православному обряду. Уж очень я не люблю католических похорон. Холодно, официально, равнодушно. А тут какой бы был фурор — мадам Кюниссе утонула. Где? В Байкальском озере! Вот шуму было бы! — смеялась Жюльетта. — Знаешь, я послала с Байкала двадцать пять открыток моим парижанам. Я же выиграла пари!

Она вытащила из сумки еще одну открытку:

— А это — тебе, на память. Вот как раз в этом-то заливчике я и искупалась!

* * *

Мы снова сидим у нас на никологорской террасе. Внизу по дорожкам с визгом и хохотом обгоняют друг друга на велосипедиках мои маленькие внуки. Жюльетта смотрит на них и вдруг мечтательно заявляет:

— Ты знаешь, а я снова стала прабабушкой.

— Что, у Сильвии второй ребенок?

— Не-е-ет. У Пьера родилась дочка.

— Как — у Пьера? Ему же шестнадцать лет. Он же еще школьник? А мать кто?

— Учительница из его же школы, Коринна Леру. Ей около сорока лет, — смеется Жюльетта. — Решила просветить Пьера. Говорит, что ей нужен здоровый ребенок. Замуж выходить не за кого. Все мужики — бездельники. Ребята постарше пьют, колются наркотиками, от них дети здоровыми быть не могут. А Пьер малый еще не испорченный. Она за ним следит. Он хоть учиться хорошо стал…

— Но ведь это же ужасно! — возмущаюсь я. — Она же ему в матери годится.