Волшебство лета

У Мартина перехватило дыхание, он шагнул назад, не сводя восхищенного взгляда с молодой женщины. Глэдис покраснела и попыталась было заслониться рукой.

— Не прячься от меня, — глухо потребовал Мартин. — Глэдис, ты само совершенство!

Тысяча слов дрожали на языке, но Глэдис смогла произнести только его имя.

Он подхватил ее на руки, приник к ее губам и отнес в постель. Стянул с нее чулки и отбросил их прочь. Приподняв одну стройную ножку, а затем другую, поцеловал точеные ступни, задерживая в губах каждый пальчик по очереди. Потом опустился на колени перед кроватью и расстегнул крючки на поясе. У него дрожали руки; странно, ведь он тысячу раз уже проделывал нечто подобное! Приводил женщину в спальню, раздевал ее…

Он прошептал ее имя, а затем обхватил одной рукою за плечи, притянул к себе, поцеловал в губы. Она ответила. Мартин уже не владел собой: напряжение стало непереносимым. Он понимал: пора прекратить ласки, сбросить одежду и завершить любовную игру, иначе он, чего доброго, опозорится, словно неопытный мальчишка… Но он не мог. Он упивался блаженством прикосновений, благоуханием этого тела…

Мартин медленно целовал ее грудь, втянув сосок глубоко в рот, и Глэдис, застонав, подалась к нему. Ее возбуждение подстегнуло его собственное. Он провел рукой вдоль стройного бедра, задержав ладонь на трогательном треугольнике, покрытым легким пушком. Дыхание его перехватило.

— Глэдис, — еле слышно прошептал он, — посмотри на меня!

Ее ресницы затрепетали, глаза расширились, радужная оболочка растворилась, потонула в бездонных черных зрачках.

Глэдис дышала прерывисто, лихорадочный румянец страсти заливал лицо и налившуюся грудь…

Всем этим она обязана мне, я, я подарил ей эти восторги! — торжествующе подумал Мартин. А теперь пора! Он шагнул в сторону и сорвал с себя одежду. Руки его по-прежнему дрожали, он словно входил в неведомый мир, где его ожидали неизъяснимые радости или мрак отчаяния. Способность рассуждать здраво была утрачена, но теперь это уже не имело ни малейшего значения.

Это мгновение и эта женщина… все остальное утратило смысл. Глэдис. Непередаваемо прекрасная Глэдис.

Обнаженный, он опустился на колени перед кроватью. Она не сводила с него глаз, на побледневшем лице горели два алых пятна румянца. Безумие схлынуло; на секунду ему показалось, что достаточно будет заключить ее в объятия, привлечь к себе и слушать, как стучит ее сердце, — слушать всю ночь до утра.

Но вот Глэдис протянула к нему руки, и Мартин понял, что ему нужно большее. Необходимо овладеть этой женщиной, подтвердить свои права на нее так, как это делают мужчины от сотворения мира.

— Глэдис, — прошептал он, и, когда взгляды их встретились, он, уже не думая, не рассуждая, развел ей бедра — и два тела слились в одно.

Глэдис тихо поднялась с кровати.

Вечер сейчас или утро? Мартин спал: она слышала его сонное, размеренное дыхание.

Ее одежда валялась по всему полу. Неслышно двигаясь, она подбирала один предмет за другим и вспоминала, как Мартин раздевал ее, как она позволяла ему раздевать себя, и как ей этого хотелось.

Горячее, мучительное чувство стыда сводило ее с ума. Она выскользнула из спальни и тихо прикрыла дверь. В квартире царила тишина, хотя темноту уже сменили унылые предрассветные сумерки. Свет зажигать не нужно: не хватало только разбудить Мартина!

Боже, что она натворила?!

Секс, холодно пояснила она самой себе. Это называется секс. Эротика, чувственная страсть, — словом, то, о чем шепчутся другие женщины. То, о чем сочиняют анекдоты. Именно это произошло с ней: она провела безумную ночь в объятиях мужчины, который в совершенстве постиг науку будуара.

Дрожащими руками Глэдис застегнула молнию на юбке. Где ее высокие этические принципы? Она опозорила себя. Она… она… С губ ее сорвался стон. Вот что значит дать выход порочным инстинктам, о которых она даже не подозревала! Теперь презрение к себе самой станет преследовать ее всю жизнь.

Боже, что она вытворяла этой ночью, что позволяла вытворять Мартину!.. Глэдис увидела прошедшую ночь в истинном свете. Дешевка. Грязь. Пошлость. Горло свела судорога. Она переспала с незнакомцем… и не только переспала — позволяла ему такое… И ведь охотно позволяла!..

— Глэдис!

Она резко повернулась. На пороге спальни в ореоле золотого света, что струился от ночника, стоял Мартин. Обнаженный, он ничуть не смущался своей наготы. Словно ожившая статуя, изваянная не из холодного мрамора, а из теплой плоти! На губах играла блаженная улыбка, однако стоило ему взглянуть на гостью — и улыбка исчезла.

— Ты одета?..

— Да. — Глэдис откашлялась. — Я… я прошу прощения, если разбудила тебя. Я пыталась не шуметь, но…

Только этого не хватало: она словно оправдывается! Глэдис еще не приходилось тайком покидать квартиру любовника, но, черт ее подери, если она позволит ему об этом догадаться! В конце концов, век живи — век учись. Разве сегодняшняя ночь — не достаточное тому подтверждение?

— Извини, если тебя потревожила.

— Ты извиняешься? — сощурился Мартин.