Мама сидела на кухне и красила ногти в алый цвет. Настроение у неё было паршивое, а причиной всему – Листос. Она не виделась с ним больше двух лет, но позавчера этот индивид объявился, завалившись в нетрезвом виде к нам на порог, и умолял снова выйти за него, за что был послан не в самой корректной форме полем через лес. Отчим на прощанье крикнул, что Фолия обо всем пожалеет.
Тяжело вздыхая, потряхивая кистями рук, чтобы лак сох быстрее, мама встала и вышла из кухни. Пройдя по тесному коридору, она дошла до моей двери и, стараясь не соскрести лак с ногтей, аккуратно постучалась.
- Да, мам? – послышалось за дверью.
- Семён, сынок, хватит спать… – Начала она.
- Так я встал уже.
Я быстро подошел к двери, чтобы продемонстрировать доказательство в виде проснувшегося себя.
- Вот и молодец! – кивнула мама, потрепав меня по светло-русым волосам.
Глядя на нее, я понял, что Фолия чем-то расстроена, причем, очень сильно.
- Что-то случилось?
- Нет, ничего особенного. Пустяки, – ответила она наигранно-твердым голосом, – по работе.
- Ничего серьезного? Не уволили хоть…
- Пусть только попробуют! – хмыкнула мама. – Просто, надо кое-что доделать, чтобы впредь к этому не возвращаться.
- Ну, хорошо.
Ей не хотелось говорить про Листоса и его многочисленные угрозы.
- Ты иди лучше что-нибудь съешь, – посоветовала мне она, – на плите овсянка сварена.
- Хорошо, – улыбнулся я и отправился на кухню, где меня встретил запах свежеоткрытого лака.
Мама прошла следом за мной, потянулась к шкафчику для посуды, чтобы взять себе чашку, и, глядя на меня с какой-то особой нежностью, налила себе воды.
- Что? – я вопросительно поднял бровь, становилось неловко от её такого взгляда.
- Если бы ты знал, как похож на своего отца! – снова улыбнулась она, как будто это были последние мгновения, что она меня видит.
- И в чем это проявляется? – я фыркнул. Судя по его изображениям на оставшихся у мамы фотографиях, отец был высоким кареглазым брюнетом.
Высоким, может, я буду, когда подрасту, а вот кареглазым – точно нет. У меня глаза насыщенного синего цвета, точно не такие, как у Прохора Мылченко. Брюнетом – если только свои светлые волосы покрашу в какой-нибудь тёмный. Но зачем? Да и кожа у меня гораздо бледнее, чем у отца, и создавалось впечатление, как будто я редко бываю на солнце. Бабки, которые просиживали свои последние деньки возле подъезда на лавочке и вовсе считали, что я чем-то болен и не получаю необходимых витаминов. Они ведь «спецы» в вопросах здравоохранения, когда утренних передач о здоровье насмотрятся.
- Прохор был хорошим человеком, – ответила мама, – умел понимать людей, всегда помогал им. И ты у меня такой же…
- Ты так говоришь, словно не на работу, а в суд в качестве обвиняемой собираешься. – Я положил себе овсянки и сел за стол.
- Просто я немного волнуюсь… – Призналась она, уже в коридоре, надевая свои белые сапожки на шпильках.
- Ты справишься! – воскликнул я. – Ты же всегда справляешься, значит и в этот раз тоже.
- Ну, да. – Кивнула мама.
Затем она взяла сумочку, нашла ключ, вздохнула и вышла из квартиры. Жаль, что я еще не знал, что готовит этот день. Фолия собиралась вовсе не на работу, а на встречу с Листосом, чтобы расставить все точки над «i», и больше с ним не пересекаться.
Я закрыл дверь за мамой и вернулся к своей овсянке. Уныло поковырявшись ложкой в тарелке, я подумал, что же люди находят в этой прелестной каше? В общем-то, в ней нет ничего необычного. Не понимаю, она же такая склизкая, что представляется, будто в твой рот проникает множество маленьких скользких пиявок, а вовсе не благородная каша аристократов, сваренная из отборных овсяных хлопьев.
- Если хочешь быть здоров, кушай кашу и посещай докторов, – возникла в голове дурацкая рифма.
Докторов я посещать не любил. Получалось так, что мама водила меня в поликлинику чуть ли не два раза в месяц, а то и чаще. А все из-за того, что ко мне липла всякая простуда, и я имел свойство температурить неделями. При этом температура обычно не поднималась больше тридцати семи, но и не опускалась до нормальной человеческой отметки. Придирчивый врач не знал, какой диагноз поставить, осматривал меня, ставил ОРЗ, выписывал микстуры и отправлял на всякие прогревания, которые мало помогали. Он злился, что не мог найти причину моего состояния и под конец начал уверять маму, что я симулянт. Мама на это, как правило, обижалась и искала другого врача, история с которым повторялась…
Однажды мамина знакомая предположила, что, может быть, какой-нибудь недоброжелатель сглаз наложил, и посоветовала обратиться к экстрасенсу. И Фолия решила поступить так, как советовала эта «мудрейшая» женщина и повела меня к местной ведьме, которых развелось в Лесвинте пруд пруди, как лягушек в болоте. «Сниму сглаз за раз!» – гласил девиз большими желтыми буквами на штендере возле подъезда магички.