Волшебство на грани

Хотя, мне нельзя было волноваться, существовала вероятность, что снова смогу выкинуть этот "фокус" с температурой.

Отец зашел ровно в одиннадцать дня, весь такой солидный, впрочем, как и всегда. Он принёс мне одежду, каких-то шибко жизнерадостных тонов. Я, вопреки его желанию, надел тот чёрный костюм, в котором меня сюда привезли, повесил на шею золотой медальон Карсилины, спрятав его под рубашку.

Когда мы вышли из больницы, в глаза сразу же ударил яркий солнечный свет, от которого я почти отвык. Отец подвёл меня к раритетному чёрному автомобилю. Если честно, раньше я думал, что он не умеет водить.

- Значит так. Во дворец мы сейчас не поедем. - Сказал он, подождав пока я займу своё место на заднем сиденье, и заводя машину.

- Почему?

- Я хочу, Семён, чтобы ты жил со мной. - Ответил он, поправляя зеркальце. - Ты всё-таки мой сын, и я должен о тебе заботиться.

- Не надо обо мне заботиться. - Не согласился я. - Уже не маленький...

- Ошибаешься. - Улыбнулся тот. - Для меня ты всегда останешься глупеньким маленьким мальчиком!

Не помню, чтобы до этого видел, как он улыбается.

- Мне нужно обратно во дворец, там Карси... - Я оставался печальным, не переставая думать о ней. - Да и тебе с Фольмой мешать не хочу. У вас скоро ребёнок появится...

- Пока ты болен, будешь жить у меня, и точка! - отрезал Прохор. - А там видно будет.

На этом наш диалог закончился. Отец молчал всю дорогу, а я не хотел разговаривать.

Мы доехали до его особняка. Розы, которые произрастали у него во дворе, были ухоженные и цвели яркими крупными пятнами, на фоне мрачного фасада.

- Знаю, тут ещё многое нужно переделать. - Рассказывал отец, когда мы шли по каменной дорожке, ведущей к крыльцу. - Нужно убрать эту угнетающую обстановку. Решил начать с роз. Оказалось, что Навира очень любит выращивать цветы. Немного магии, и они могут цвести хоть круглый год! Она, кстати, пирожков напекла, специально к твоему приезду...

Он ещё что-то болтал, но я его не слушал. Окружающая действительность казалась скучной, как старая потрёпанная фотография, на которой нельзя ничего различить.

Я подошёл к цветущему кусту роз, и протянул руку к большому алому цветку, как будто сомневался в его подлинности. Осторожно коснулся его насыщенных лепестков, цветок вдруг поник, почернел и ссохся. Он оторвался от потемневшего стебля и упал, разбившись, словно был стеклянным.

- Семён! Ты чего делаешь! - испугался отец.

- Это случайно.

- Не подходи больше к цветам, они ещё живые. Тут нужна положительная энергетика! Они пропускают сквозь себя эмоции, ощущают наше состояние через прикосновение.

- Ты в этом так разбираешься...

- В своё время, я погубил розы, которые посадила твоя мама. Я был безутешен, думал, что они дадут хотя бы крошечное ощущение того, что Фолия рядом, но цветы умирали, как только я их касался. Не мог остановиться....

Он вздохнул и воскликнул с горечью:

- Если бы ты знал, как прекрасны были эти розы!

Я не знал, что ему ответить.

Отец выдержал паузу, и продолжил, как ни в чём не бывало:

- Ты лучше в дом проходи, Навира стол накрыла...

- Я не голоден.

- Семён! Нельзя обижать старую и больную женщину, ей будет очень не приятно, если ничего не съешь. Поверь, она вкусно готовит.

Мы поднялись на крыльцо, я взялся за дверную ручку, но помедлил входить в особняк.

- Не стесняйся, проходи. - Улыбнулся мне отец.

И тут я спросил:

- Ответь на один вопрос. Ты действительно любишь Фольму? Только честно...

- Понимаешь... - Замялся Прохор Мылченко, он этого не ожидал. - Фольма... Я не чувствую к ней особой симпатии...

- Как? - не понял я. - А зачем ты тогда женишься?

- Она мать моего будущего ребёнка. А, как человек порядочный...

Я открыл дверь, не дав ему договорить. Когда вошли в прихожую, он буркнул:

- Ладно, не будем об этом.

Тема Фольмы была ему не приятна.

А я заметил, что в прихожей висят большие ветвистые оленьи рога, на которых удобно разместились три чёрные шляпы-цилиндра.

- Это мне кто-то на корпоративе "Чалинвеста" подарил, три года назад. - Пояснил отец. - Позавчера я рылся на чердаке и нашёл их. Хорошая вешалка.

На кухне был накрыт небольшой столик, что стоял возле единственного окна, подоконник которого занимали горшки с геранью. На плите в кастрюле что-то варилось, деревянная ложка, парящая над ней, периодически это помешивала.

Пахло супом, пряностями и чем-то имбирным.

Мы с отцом разместились за столом, я сел спиной к холодильнику. Есть, по-прежнему, не хотелось.

Навира, как всегда похожая на престарелую монашку, положила нам суп и ушла звать Фольму.

Фольма оказалась довольно худощавой девицей лет тридцати. Короткие крашеные в молочный цвет волосы чуть-чуть не доставали до плеч. Её лицо напоминало поросячье. Она сверкнула маленькими непонятного цвета глазками и ушла с кухни, бросив Навире:

- Принеси мне клубники!

Голос у Фольмы был очень писклявым, как у чайки.

Со мной она не поздоровалась. Впрочем, я с ней тоже.

Прохор Мылченко принялся за свой суп.

Я вяло водил ложкой по остывающему борщовому "болотцу" в тарелке.

- Почему не ешь? - не понял отец, опустошив свою тарелку.

- Аппетита нет...