Волшебство на троих (СИ)

- Достать кого-нибудь с того света, пожалуй, сил не хватит. А рану заговорить – вполне.

- Вот и прекрасно. Тогда занимайся легкоранеными. А с того света доставать не надо. Хватит нам на сегодня общения с живыми мертвецами.

До вечера, весьма условного, поскольку солнце, как и положено в этих широтах, не собиралось уходить на покой, мы с Лежеком и примкнувшим к нам Аленаром занимались ранеными, причем не делая различия между лидгартцами и хаствикцами. Вампиру удалось успокоить местных жителей и уговорить их перейти от мести к справедливому возмещению убытков. К тому же, как выяснилось, лидгартцы сами стали жертвой сговора Айны и гхырова Рихарда. По словам Аленара, хорошенько покопавшемуся в воспоминаниях пришельцев, их шаманка в сопровождении группы незнакомцев явилась прямо на рыбацкий корабль, готовящийся к отплытию. Мужчины, кстати, весьма удивились, потому что знали – Айна в последнее время плохо себя чувствовала и не вставала с постели. Но, тем не менее, она, хрипя и задыхаясь от кровавого кашля, не терпящим возражения тоном приказала отвезти на Мерейн пришедших с нею людей. Когда же рыбаки начали выражать недовольство, один из спутников Айны произнес несколько непонятных слов, и после этого лидгартцы уже ничего не помнили. И очнулись уже в Хаствике, с окровавленными мечами в руках и окруженные разъяренными местными жителями. Что произошло за последние два дня, не помнил никто. Но мы и так могли с легкостью восстановить ход событий, приведший к таким печальным последствиям. У лидгартцев из двух дюжин человек погибло семеро, не считая пятерых зомби, пришедших с Рихардом. Хаствик потерял одиннадцать человек. И еще двоих мы не смогли спасти. Ранения оказались слишком серьезными, и жизнь не удержалась в многократно продырявленном теле.

Зато судьба остальных не вызывала опасений. Даже тот мальчик, Севан, с глубокой резаной раной живота, хорохорился и утверждал, что придет на похороны. Аленар, осмотрев заговоренную мной рану, удовлетворенно кивнул и дал разрешение.

Вечером в Хаствике зажглись погребальные костры. На берегу собрались все. Кто не мог ходить – принесли. Кто не мог стоять – опирался на соседа или просто лежал на голых камнях, не сводя взгляда с языков пламени. Тихо всхлипывали женщины, утирая слезы концами черных платков. Навзрыд рыдали вдовы. Осиротевшие дети, еще плохо понимающие происходящее, цеплялись за юбки матерей. Подростки, напротив, поддерживали выплескивающих горе женщин, приняв на себя обязанности сгорающих сейчас в погребальном огне отцов. Хмуро молчали мужчины, отдавая последнюю дань памяти тем, с кем еще вчера они спорили, бились об заклад, ловили рыбу или пробовали эль по новому рецепту. Между девятнадцатью кострами ходил дайн, размахивая кадилом и читая молитвы. Девятнадцатью – потому что лидгартцы стояли здесь же, смешавшись с хаствикцами. Смерть не различает своих и чужих. Она забирает жизни, не глядя на место проживания, цвет волос и глаз. И не следует живым разделять тех, кого уже отметила своим прикосновением бледная рубиновоглазая дева в развевающемся белом платье.

И костров было девятнадцать.

Потому что погребальный обряд для шамана отличался от аналогичного ритуала для обычного селянина.

Бьорна уложили в небольшую лодочку, сложив руки на груди и вложив в них меч. Посох – основное оружие шаманов – передавался по наследству, но северяне считали, что и на том свете их вождь должен иметь что-то для защиты. Спокойное, даже умиротворенное лицо Бьорна ничем не напоминало ту перекошенную маску, которую я видела всего несколько часов назад. Но она была. И ее невозможно просто выкинуть из памяти…

- Подожди, - остановила я Ингвара, собирающегося поджечь лодку. – Разреши мне.

Парень несколько мгновений смотрел на меня и, наконец, кивнул.

Десяток шагов – и я опустилась на колени у лодочки, последний раз глядя на спокойно-невозмутимое лицо шамана.

- Прости меня, Бьорн… - прошептала я. Мне хотелось попросить прощения, сказать, что это из-за меня оборвалась нить его жизни, что только он знает, какой жестокой я могу, оказывается, быть… Но слова отказывались выходить наружу, предпочитая удобно устроиться где-то в горле. Да в них и нет особой нужды. Думаю, Бьорн и сам знает все это…

Коротко произнесенное заклинание - и огненный язычок, возникший в моих ладонях, бодро соскочил на просмоленное дерево лодки, быстро разрастаясь в огромный жаркий костер. Подошедшие Ингвар и Лежек столкнули кораблик в воду. Маг, наклонившись, что-то прошептал серым волнам, уносящим вдаль пылающую лодочку, и помог мне подняться.

- Уплывает твой кнорр, и тоскливо кричит

Над седыми волнами печальная чайка,

Погребальный костер ярче солнца горит,

Рассыпается искр ослепительных стайка.

Ингвар говорил медленным речитативом. Но, в сочетании с траурными криками морских птиц и шорохом волн его слова казались прощальной погребальной песней.

- Ты уходишь, поскольку таков твой удел,

И судьба перерезала ниточку жизни,

Раскрывая врата в послесмертный предел,

Где стоят уж столы с угощеньем для тризны.

Ты уходишь туда, где отсутствует страх,