Вольта

Но, может быть, самой большой правды о себе Вольта так никому и не сказал, потому что она была видна каждому. По никто еще не решился назвать Вольту «огнепоклонником», хотя вся его жизнь отдана пяти природным огням: небесным (северным сияниям и сполохам), атмосферным (молниям и зарницам), бьющим из земли (горючим болотным газам) и бушующим под землей (вулканическим). Он был неравнодушен к горению, но самым главным для Вольты был огонь электрический, который, по мнению ученого, царил во всех, без исключения, природных явлениях.

Вольта не обольщался, ибо познать про все огни все он, конечно, не смог. «Ars longa, vita brevis est!» — «Постигать искусство долго, а жизнь коротка». Все же кое-что ему удалось, и кто сможет, пусть сделает больше.

На веку Вольты обновлялись химия и медицина, бушевала Великая французская революция, цеховые подмастерья превращались в промышленных рабочих, становление североамериканских штатов шло параллельно феномену Наполеона, вознесенного гребнем революционной войны и низринутого в зените своего самовлюбленного деспотизма.

В этой жизни были радостные дни и месяцы, но отчего же в его речах слышится плохо скрываемое раздражение и даже нетерпимость? Почему в его голосе нет покоя и благодушия? Куда он летел, чего жаждал?

Или еще загадка: отчего Вольта отошел от активной деятельности в самом расцвете сил, в пятдесят пять лет, только взойдя на самую вершину успеха?

Вопросы встают один за другим: как ему удавалось безошибочно выбирать самую нужную, самую перспективную тематику исследований? Что подхлестывало и вдохновляло Вольту, долгие годы работавшего без перерыва? Как ему удавалось отстраняться от тревожных политических перипетий и общественных катаклизмов? Наконец, в чем разгадка еще одного секрета Вольты: почему он, патриот свободолюбивой Италии, безоговорочно принял Наполеона, армии которого оккупировали Апеннинский полуостров?

С учетом сложного исторического фона жизнь Вольты смотрится как драма. Кто же он, кого поочередно называли: дон, декурион, синьор, профессор, гражданин, граф, сенатор? Чего он хотел, чем вдохновлялся? Чему Вольта может научить нас, людей, живущих на два с половиной столетия позднее?

Глава первая (1745–1757). БЕСПРИЗОРНОЕ ДИТЯ ЛЮБВИ

Красавец Филиппа Вольта жертвует карьерой иезуита, похитив из монастыря 19-летнюю послушницу, дочь графа Инзаги. Четвертого сына Алессандро родители отдают кормилице, забывают в деревне почти на три года, а потом предоставляют самому себе. После смерти отца неразвитого, но способного семилетнего мальчика воспитывает дядя. Окунувшись в книги, Алессандро изнуряет себя занятиями.

Страна, разорванная на части.

Подмостками нашего драматического представления оказалась Западная Европа. Географическими очертаниями она удивительно похожа на согнувшегося человека, который будто выдирается из Евразийского материка. Этот силуэт с португальской тапочкой на испанской голове уткнулся носом в Гибралтар, на спине — Франция, а изящный сапожок Италии уложен непосредственно на воды Средиземного моря.

Довольно скоро после развала Римской империи Северную Италию, плодородную и густонаселенную низменность, со многими реками и озерами, захватило германское племя лангобардов, длинноволосых. Они дали области свое имя и царили в Ломбардии два века. Только в 774 году их разбили войска Карла Великого, после чего бывшие властители смешались с местным населением. Лангобарды принесли с собой ересь ариан, согласно которой Христа вроде бы никогда не существовало, а непознаваемый бог был один и не делился на троицу. Еще в IV веке папа запретил эту ересь, но она не исчезла вместе с лангобардами, а продолжала тлеть.

С одной стороны, немецкая кровь и тайная непокорность папе, с другой — до Ватикана подать рукой, так что волны истинной веры шквалами прокатывались по Ломбардии и Пьемонту, отражаясь от протестантской Швейцарии, окопавшейся на альпийских вершинах.

Города Ломбардской лиги рано разбогатели, превратившись в республики, а вместе с независимостью, опиравшейся на деньги, расцвели культура и наука. Там еще в XIII веке открылись университеты, обосновались гуманисты Возрождения. Самым крупным торговым и культурным городом Италии всегда был Милан, а Камо, расположенный от него в сорока километрах, превратился для горожан в альпийское дачное место, в источник шелка, цветов, вина и молока. Даже брынза получила название по здешней местности Бринца, где жмут пастухи — любители этого острого сорта сыра.