Волынская мадонна

– Ладно, не хвались. Мы знаем, что ты был хорошим партизаном, – заявил Шелест. – Вопрос в лоб позволишь? Почему ты здесь? Вся округа знает, что ты партизанил в советском отряде. Бандиты из леса придут и на кусочки порежут.

– Так я уже порезанный, – сказал калека. – Думаете, не приходили хлопцы из леса? Дважды прибывали с визитом. Врывались в дом, тетку ногой под зад, а сами сюда. Висят над душой, стволами тычут, дескать, час твой пробил. А я ржу. Мол, ребята, вы очень кстати появились. Пристрелите скорей, избавьте от страданий. Ведь я не человек, а растение в горшке. Даже помочиться проблема. Сперва и правда чуть не пристрелили. Потом сказали: «Нет, урод, пристрелить тебя мало. Лучше живи, мучайся». И ушли, даже тетку не тронули, представляете? Так же и соседи. Носы воротят, иногда камень в огород бросят или еще что. Противно им с калекой связываться.

Оперативники неловко молчали.

Володька докурил, схватился изувеченной рукой за ручку рамы, проворно спустился с подоконника и взгромоздился на свое «транспортное средство».

Настя сглотнула, подавила рвотный спазм. Гальперин выглянул из комнаты. Тетка не подслушивала. Гремели какие-то тазики во дворе.

– Ты же русский? – спросил Шелест.

– Ага, – подтвердил калека, взбираясь на кровать. – На ту половину, которую от меня отрезали. Папа был русский, да еще и анархист, мама – местная учительница. Пожили они совсем немного, потом он сгинул на Гражданской. Даже не знаю, за кого воевал. У вас ко мне вопросы, товарищи офицеры?

Шелест изложил причину визита.

Володька задумался. Потом признался, что этот день у него постоянно перед глазами. Паника, отчаяние, когда свора псов обрушилась на партизанский лагерь. Он тогда метался под огнем, сгребал до кучи разбегающийся люд, отступал к обрыву. Хотел увести хоть кого-то, даже плот почти столкнул. Мог уйти один, да стыдно было бросать товарищей.

Бандеровцы всех перебили. У него в ногах граната рванула, превратила в калеку.

– А ты не думал, что это предательство? – спросил Шелест. – База закрыта со всех сторон. Просто так к ней не подобраться. Нужен знающий человек, чтобы туда провести эту свору.

– Думал и так. – Володька пожал плечами. – Да так и не понял, кто это мог быть. Разве что те трое, которые в шесть вечера увели Елисеева.

– Ты что-нибудь знаешь о них? Не заходили в гости?

– Да, может, убили их. – Володька махнул рукой. – Нет, не заходили.

С этого места Шелест попросил поподробнее.

Володька охотно делился воспоминаниями. Полковника Елисеева он, конечно же, помнил. Важная птица прилетела в партизанский отряд. Под вечер 15 июля, как только прибыли из рейда, Елисеев вдруг засобирался к Кравцу.

Глинский связался с ним по радио. Тот обещал встретить высокого гостя на опушке Кудряшевского леса.

Полковник ушел. Его сопровождали трое партизан, неплохо знающие местность. До места они, видать, не добрались. Кравец не сообщил об их прибытии.

А ночью ад начался. Он даже на время не посмотрел.

Да, Володька помнил, с кем ушел Елисеев. Этих людей подбирал сам Николай Федорович, светлая ему память. Володька их прекрасно знал. Это Леся Приходько, молодая женщина из Ворошиловграда, Иван Романюк из Чернигова. Тарас Замула местный, в Красной армии служил, докатился с отступлением до Возыря, здесь и остался, партизанил в родных краях.

Кондратьев давал лаконичные характеристики каждому. Все молодые, никаких нареканий, воевали исправно, не раз отличались в боях. Стыдно подозревать кого-то из них, очень не хочется это делать.

Шелест строчил огрызком карандаша в блокноте, задавал наводящие вопросы.

У Леськи вроде дочь была. Муж то ли бросил, то ли погиб.

У Замулы родня в районе. Эти люди скрытничали. За родственную связь с партизаном тут по головке не гладили.

Романюк был мрачноватый, немногословный, часто поминал свою девушку, оставшуюся под Черниговом.

Как ни крути, обычные партизаны. У Глинского таких больше сотни было.

Оперативники покидали улицу Буговую с чувством облегчения. Хороший парень, но очень уж тяжело на все это смотреть. Да, иной раз с людьми случается и такое. Лучше уж умереть.

Капитан Кисляр трудился не покладая рук в соседнем здании.

Когда Стас бросил ему на стол список, он не сразу включился, глянул на эту бумажку, сморщил лоб и сказал:

– Эту бабу не знаю, одного парня тоже. А вот Иван Романюк – есть такой сотрудник милиции в соседнем Процке. Нормальный парень, действительно бывший партизан, прошел в свое время все проверки. Надо позвонить майору Истомину, попросить, чтобы снова присмотрелся к своему человечку.

– Не надо, – отрезал Стас. – Делаем вид, что мы его не знаем. Найти всю компанию, если и другие двое живы, конечно! Как прикажу, всех собрать, будем беседовать. Напряги участковых, все конторы, занимающиеся учетом населения. Информация об этих людях должна быть у меня завтра утром – где бы они ни жили, пусть даже на том свете. Чем занимаются, адреса.

«Пароли, явки», – добавил он мысленно.

– Думаешь, майор, что один из них сдал базу Глинского? – спросил Кисляр и насупился.