Волжское затмение (СИ)

Стрельба не стихала. Подвал трясло, и казалось, вот-вот дом рухнет и похоронит всех живьём. Впрочем, и так здесь было, как в могиле. И лёгкий, но уже явственный трупный запашок тошно и страшно доносился из дальнего угла. Дышать этим запахом, перемешанным с нечистотами и болезненными испарениями становилось всё труднее. Огонёк лампы гас, и тлел фитиль. Как зловещий красный глаз среди смертной темноты.

Однажды над самыми головами раздался бешеный рёв и страшный удар. Еле живой Спирька увидел перед глазами вспышку, как от молнии, и тут же звеняще оглох. Тянулись перед глазами руки, оруще распахивались рты и всё вокруг панически мелькало. И тут же из тёмного страшного угла вылетело облако плотной тьмы, заскакали глыбы и обломки. Люди метнулись к противоположной — у ступенек — стене и сгрудились там, вжимаясь в неё и друг в друга. Вернулся слух, в уши ворвались истошные крики и грохот оползающей стены. Спирьку и других неходячих оттащили.

Обвал прекратился. Судьба оказалась милосердна: из живых не пострадал никто. Спасли и размеры подвала, и прочность дома, выдержавшего прямое попадание. Под камнями остались только мёртвые — Ладушка и те двое мальчишек. И тут же, сразу, вольнее и глубже задышалось. Пыль ушла вверх, и оттуда, как в ответ, хлынул прилив дымного, но свежего уличного воздуха и свет. Тусклый, колеблющийся, но живой, настоящий солнечный свет. Люди прокашливались, продирали глаза, слепо щурились и дышали, дышали… Дышал и Спирька — вовсю, до боли в груди. И долгожданные облегчающие слёзы скупо текли по его истончённому, измождённому, серому, как бумажный пепел лицу.

— Выбираться надо… — глухо проговорил Спирькин знакомый дядька, поёживаясь от озноба. — Больше тут не высидеть…

— Нельзя… Нельзя… — сухо хрипел кто-то, совсем слабый и больной. — Пристрелят… Не белые, так красные…

— Авось… — пробормотал решительный дядька и шатко двинулся к двери. Добрёл. Повозился. Выругался.

— Опять защемило, мать её… Совсем. Наглухо… Не отжать. Да и то, рвануло-то как… Теперь только туда. Через верх, — вздохнул он. Вздохнули и все остальные, понимая, что самостоятельно им отсюда не выбраться.

Свет в проломе с каждым часом мерк. Вечерело. А ближе к ночи ударил вдруг проливной, бешеный дождь с ветром и низкой грозой. Молнии не сходили с неба, и в их дрожащем ослепительном свете Спирька видел оскаленную пасть пролома и безжизненные, тронутые близкой смертью лица товарищей по несчастью, полёгших вповалку где попало. Это было страшно. Но вовсе уж невмоготу стало потом, когда ливень пошёл сплошной стеной, и в пролом хлынула вода. Её грязные мутные потоки устремились вниз, и люди оказались по щиколотку, а потом и по колено в воде. Оскользаясь и обдираясь, лезли они вверх, сползали, карабкались снова. Спирьку вместе с другими детьми и больными тащили за руки, за ноги, по камням, по размокшей извёстке. Он терял сознание и приходил в себя, удивлённый, что жив и способен соображать. Люди кричали, звали на помощь, но в общем грохоте дождевой бури их никто не мог услышать. А вода всё прибывала.

Лишь к рассвету дождь стал стихать. Замолк ветер, потоки воды ослабли. Унялась гроза, ушла, но небо ворчало тяжело и грозно. Слышнее стал плач, стоны, призывы на помощь. И жуткий, предсмертный гуд двух десятков слабых голосов густо качался в полуразрушенном подвале и гулко отдавался от уцелевших стен и сводов.

И вдруг в этот тягучий вой вплелись гулкие, хриплые мужские голоса с улицы. Настороженные. Вопросительные.

— Эй, там! В подвале! Кто? — донеслось от пролома.

— Помогите! Пропадаем! Тонем… — слабо понеслось в ответ.

— Погоди, Петро… — негромко предостерёг другой голос. — Вдруг ловушка? Сунешься — и нарвёшься. Сколько уж наших вот так сгинуло… Может, гранату туда?

— Братцы! Граждане! Мы безоружные… Выручайте, сами не вылезем! — крикнул что было сил Спирькин знакомый дядька. Его слова утонули в перепуганных воплях. А что? И запросто могут, гранатой-то… Но обошлось. В проломе показалась голова в фуражке и кожаные плечи в ремнях. Над козырьком блеснула красная звёздочка. За плечами — винтовочный штык. Пригляделся красноармеец, ахнул, выругался и присвистнул.

— Э-э, да тут и впрямь катастрофия… Ты глянь. Да не боись, безоружные они…