Вонгозеро

Идти по льду было странно — занесенная снегом поверхность озера была похожа скорее на огромный пустырь с редко торчащими холмиками заиндевевших сорняков, но под неглубоким снегом явственно чувствовался твердый и бугристый слой белесого льда; тяжелая волокуша, в которую впряглись Сережа и Андрей, оставляла за собой широкий, неровный след — и медленно шагая по этому следу с рюкзаком на спине и тремя сложенными спальниками в руках, я никак не могла отделаться от мысли, что от тридцатиметровой толщи черной, ледяной воды нас отделяют несколько жалких сантиметров хрупкого, ненадежного льда, и каждый шаг была почти готова к тому, что он вот-вот затрещит, ломаясь, и вывернется из-под наших ног, и смотрела только вниз, пугаясь каждой трещины, каждой неровности. Остров торчал впереди черной лесистой горкой, заросшей густыми хвойными деревьями до самых берегов, и я в первый раз за все время, которое мы провели в пути, попыталась вспомнить, как же он на самом деле выглядит, этот дом, в котором должно завершиться наконец наше бесконечное путешествие — и не смогла, хотя видела фотографии, точно видела, но воспоминание это теперь почему-то сопротивлялось, отказывалось выныривать на поверхность, запрятанное под другими изображениями, и, даже сделав над собой усилие, я видела то хлипкий дачный домик под Череповцом и комнату с заснувшим календарем на стене, то огромную бревенчатую крепость бородатого Михалыча, в которой мы ночевали спустя несколько дней, и сквозь все эти перемешавшиеся между собой, бессвязные образы так и не смогла найти нужного. Ну и пусть, говорила я себе, переставляя ноги, — шаг, другой, третий, лед не трещит, мы прошли уже полдороги, впереди — Сережина напряженная спина, рядом — Мишка, увешанный ружьями, с огромной, врезавшейся в тонкие плечи брезентовой сумкой, и где-то далеко впереди — тощая, желтая четвероногая тень, выписывающая на снегу ликующие восьмерки следов, мы добрались, мы все-таки добрались, и не страшно, что ты не помнишь, как он выглядит, этот крошечный дом, главное — что он есть, что он пуст, он ждет нас, и мы сможем остаться в нем и никуда больше не бежать.

Дом показался внезапно — только что его еще не было, а в следующее мгновение он вдруг выглянул из-за деревьев, серый, дощатый, кособокий, притулившийся к самому берегу вмерзшими в лед, шаткими деревянными мостками, и все мы невольно пошли быстрее, словно боясь, что, если мы промедлим хотя бы немного, он снова исчезнет, спрячется и нам больше не удастся его найти, и потому оказались на берегу буквально через несколько минут. Выпутавшись из неудобных волокушиных ремней, Сережа с облегчением расправил плечи и легко взбежал на мостки, переходящие в узкий деревянный помост, спрятавшийся под вынесенной вперед шиферной крышей и загибающий за угол, — слышно было, как его крепкие ботинки стучат по тонким доскам; где-то там, ближе к задней стене дома, наверное, и была входная дверь.

— Ну, что вы там, — крикнул он, — идите, я открыл! — но никто почему-то не двинулся с места сразу, как будто для того, чтобы осознать, что дорога наша действительно закончилась здесь, требовалось еще какое-то время, и я тоже поймала себя на мысли, что почему-то не готова идти сейчас внутрь, а вместо этого постояла бы немного снаружи, разглядывая рассохшиеся ноздреватые стены и облезлые оконные рамы, но Сережа позвал еще раз — «эй, ну где вы?», и тогда я опустила спальные мешки на снег и сняла рюкзак.

Чтобы войти, мне пришлось пригнуться — дверь оказалась низкой и какой-то непривычно узкой, и стоило мне сделать шаг вперед, она немедленно, со звонким мерзлым стуком, закрылась снова. Сережа уже возился где-то внутри — металлически лязгнула печная заслонка; несколько маленьких окон давали совсем немного света, и поэтому я стояла на пороге и ждала, пока мои ослепленные озером глаза привыкнут к полумраку, и только потом увидела все сразу — железные кровати без матрасов, с продавленными панцирными сетками, колченогий стол, застеленный желтыми съежившимся газетами и усыпанный черными шариками мышиного помета. Серую в трещинах печь, подпирающую закопченный, провисающий пузырями потолок из крашеной фанеры. Бельевую веревку с дюжиной разноцветных пыльных прищепок, натянутую прямо поперек комнаты. Черный дощатый пол с прилипшими намертво серебристыми рыбьими чешуйками.

— Ну, вот, — сказал Сережа, поднимаясь на ноги, — посмотрим, если будет дымить, надставим дымоход, я там снаружи видел кирпичи, — и оглянулся на меня.