Воображаемые жизниСобрание сочинений. Том III

— Мои друзья, господа рыцари! — продолжал Кнот. — Крепкие напитки есть поощрение соблазнов, которых не могло бы перенести наше слабое тело. Вы, друзья мои…

— Рыцари фортуны! Черт возьми! — кричал Кеннеди.

— Вы, друзья мои, счастливые рыцари, — продолжал Кнот, — вы, закаленные долгими испытаниями в борьбе с искусителем, возможно, скажу даже — вероятно, не потерпели от того никакого затруднения, но ваши друзья были бы удручены, тяжко удручены.

— Удручены! К дьяволу! — сказал Кеннеди. — Этот человек говорит удивительно, но я пью лучше. Он покажет нам путь в Каролину повидать его добрых друзей: они, наверно, владеют другими частями Тельца, о котором он говорит. Не правда ли, господин капитан Дагон?

— Да будет так! — сказал квакер. — Но мое имя: Кнот.

Он поклонился еще раз, и широкие поля его шляпы качались от ветра.

«Корсар» бросил якорь в одном маленьком заливе, облюбованном Божьим человеком. Он обещал привести своих друзей, и действительно вернулся в тот же день, вечером, с отрядом солдат, посланных Спогсвудом, губернатором Каролины.

Божий человек клялся своим друзьям, рыцарям фортуны, что это сделано им только затем, чтоб помешать им ввезти в эти языческие страны их искусительные напитки.

Когда пираты были захвачены, Кнот сказал:

— Ах, друзья мои! — Познайте умерщвление плоти, как это сделал я.

— Черт подери! — Умерщвление плоти! Это самое настоящее слово, — ругался Кеннеди.

Он был закован в кандалы на борту одного транспорта, чтоб быть судимым в Лондоне.

Старый Байлей его принял. Кеннеди поставил кресты против всех вопросных пунктом, подписав их тем же знаком, что и призовые квитанции.

Его последняя речь была произнесена на Набережной казней, где ветер с моря качал трупы бывших рыцарей фортуны, висевшие на цепях.

— Черт возьми! Много чести! — сказал Кеннеди, глядя на повешенных.

— Они собираются прицепить меня рядом с капитаном Кидом. Теперь он без глаз, но это, должно быть, он. Только он один носил такое богатое платье красного сукна. Кид всегда был щеголем. И умел писать. Он знал эти чертовы буквы. Какая красивая рука! Извините, капитан! (Он поклонился иссохшему телу в красной одежде). И мы были рыцарями фортуны.

МАЙОР СТЭД БОННЕТ Пират из причуды

Майор Стэд Боннет был дворянин, отставной военный, живший в своих плантациях на острове Барбадос около 1715 года. Поля сахарного тростника и кофейных деревьев приносили ему доход и он с удовольствием курил табак, выращенный им самим. Он был женат, но несчастлив в супружеской жизни. Говорили, что его ум помутился из-за жены. И действительно, его мания завладела им вполне уже после сорокалетнего возраста и вначале соседи и домашние подчинялись ей, не подозревая ничего.

Мания майора Стэда Боннета заключалась в следующем. При всяком удобном случае он начинал осуждать сухопутную тактику и хвалить морскую. Единственные имена, не сходившие у него с языка, были: Авери, Карл-Ван, Веньямин Горнигольд и Эдвард Таш. По его убеждению, это были смелые мореплаватели и предприимчивые люди. В то время они держали в тревоге все Антильское море. Если случалось, что кто-нибудь при майоре называл их пиратами, тот восклицал: «Да прославится Господь, позволивший этим пиратам, как вы их называете, служить примером вольной и дружной жизни, какую вели наши предки. В то время не было ни обладателей богатств, ни смотрителей за женщинами, ни рабов для добывания сахара, бумажной пряжи или индиго; Бог в своих щедротах распределял все блага, и каждый получая свою долю. Вот почему я восторгаюсь свободными людьми, которые делятся тем, что получают, и ведут сообща жизнь товарищей по судьбе».

Объезжая плантации, майор часто хлопал по плечу какого-нибудь работника.

— Не лучше ли бы тебе, дуралей, переносить на какой-нибудь корабль или бригантину тюки с этим несчастным растением, из-за которого ты проливаешь пот!

Почти каждый вечер майор собирал своих слуг под навесом, где хранится зерно, и там при свече читал им под жужжание цветных мух о великих подвигах пиратов Испаньолы и острова Черепахи, ибо летучие листки предупреждали об их грабежах деревни и фермы.

— Изумительный Ван! — восклицал майор. — Храбрый Горнигольд, истинный рог изобилия, полный золотом! Неподражаемый Авери, весь в драгоценностях Великого Могола и короля Мадагаскара! Удивительный Таш! Ты, сумевший управиться поочередно с четырнадцатью женщинами и отделаться от них. Ты, придумавший отдавать каждый вечер последнюю из них (ей только шестнадцать лет) своим лучшим товарищам на твоем добром острове Океркоке (конечно, из чистой щедрости, великодушия и знания людей). Какое счастье следовать бегу ваших кораблей, пить ром с тобой, «Черная борода», повелителем на борту «Расплаты королевы Анны»!

Все эти речи домашние майора слушали с изумлением и в молчании; и ничто не прерывало его слов, кроме легкого глухого шума от маленьких ящериц, падавших порою с крыши, так как их лапки слабели от испуга.