Воображаемый друг

Чем больше времени он проводил в этом лесу за изучением места преступления и поиском улик, тем внимательнее, собраннее и азартнее относился к делу. И только здравомыслие не позволяло ему сказать, что он становится несколько умнее. Ведь при всей свой занятости он сумел на основании четырех базовых параметров…

Мальчик.

Восьми лет.

Пятьдесят лет назад.

Похороненный заживо.

…с большой степенью точности установить личность ребенка. Для окончательного подтверждения оставалось только провести анализ ДНК. Но шериф был почти уверен: имя жертвы –

Дэвид Олсон.

Шериф уселся за свой рабочий стол. Открыл папку со всеми материалами по «висяку» и развернул бурый, выцветший листок с портретом исчезнувшего. Дэвид Олсон был обаятельным мальчонкой. Круглые щеки. Широкая улыбка, которую не портило даже отсутствие передних зубов.

У найденного скелета отсутствовали те же самые зубы.

Отодвинув листок в сторону, шериф стал перечитывать все вырезки из питтсбургских газет того времени, включая давно закрытую «Питтсбург пресс». Об исчезновении ребенка писала даже местная газета бесплатных объявлений.

Согласно этим публикациям, Дэвид Олсон находился дома под присмотром старшего брата и его девушки. Родители поехали в центр города, чтобы посмотреть шоу в Хайнц-холле, а затем поужинать в клубе «Дюкейн»[49]. Со слов старшего брата в полицейском протоколе зафиксировали, что на крыльце дома кто-то оставил детскую коляску, а в ней – портативный магнитофон с записью детского плача. По всей вероятности, эта уловка злоумышленника (или злоумышленников) была рассчитана на то, чтобы выманить Дэвида Олсона из его спальни.

Полиция перекрыла все магистрали, а также дороги местного значения (что, как понимал шериф, опустошило городскую казну). Личный состав и волонтеры прочесали всю территорию города, включая Лес Миссии. Однако не нашли ни единого следа.

Можно было подумать, Дэвида похитил призрак.

Тогда подозрение пало на членов семьи. Ради увеличения тиражей нечистоплотные газетчики обвинили отца Дэвида Олсона в убийстве младшего сына. Материалы, в которых фигурировал «псих-отец», некоторое время держались на газетных полосах, тем более что родители, как выяснилось, оформили на Дэвида пожизненный страховой полис. Но за отсутствием доказательств интерес к этой версии пошел на убыль (а вместе с ним и дутые тиражи), и репортеры взялись за старшего брата.

Самые беззастенчивые газетчики обвиняли его в убийстве. Самые совестливые ограничивались вопросом: «Каково это – знать, что Дэвида похитили у тебя из-под носа?» Старший брат разговаривал с журналистами без утайки, чем вольно или невольно подогревал интерес публики. Но с течением времени эту историю потеснили другие, свежие новости, а на родню Дэвида легло клеймо единственных лиц, доподлинно знавших все ответы. Почему преступление так и осталось нераскрытым. Почему не удалось задержать злоумышленника (злоумышленников). Почему членам семьи предоставили искать тайные смыслы вместо реальных фактов. Как получилось, что в городе прекратились поиски, когда на поверхности не оказалось никаких вещественных доказательств, а бюджетные средства пришлось потратить на соль для посыпки дорог – исключительно для блага остального населения.

Положив сверху листовку с портретом исчезнувшего, шериф убрал папку в сейф. А затем подошел к висевшей у него в кабинете доске объявлений, чтобы изучить нынешние листовки такого же рода. Лица мужчин, женщин, детей. Их изображения передавались, как бейсбольные открытки среди коллекционеров, от одного полицейского управления к другому. В надежде (реальной или мнимой), что ребенок, похищенный в Херши, будет каким-то чудом обнаружен в Филадельфии. А старик-склеротик, ушедший из дома в Харрисбурге, сумеет добраться до Питтсбурга. Иногда одни лица сменялись другими: если где-то был спасен ребенок, обнаружен дедуля или же беглец-подросток сам возвращался к родным, рассудив, что уличный ад гораздо хуже домашнего. Но сколько бы ни менялись отдельные лица, общий вид доски сохранялся прежним. Свято место – как в стае Брэйди – никогда не бывало пусто.

Доска оставалась данностью; шериф редко выделял из общего ряда отдельные лица. Но сейчас у него перед глазами сам собой возник один листок. Возможно, из-за возраста девочки. Из-за ее светлых волос. Из-за того, что она отдаленно напоминала девочку с накрашенными ноготками. Почему-то шериф всегда держал ее в голове.

Эмили Бертович.