Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

Анча позвал жену, оторвав ее от мытья посуды. Собака, как стало известно позднее, звавшаяся Ники, уже принялась выделывать всевозможные трюки, стараясь понравиться инженеру, чей голос и запах были ей, очевидно, приятны, как и рука, ее погладившая, — ласку она приняла, надо полагать, также за поощрение. Кокетливо, с той хитростью и беспечностью, на какие способны лишь существа женского пола, она бросилась демонстрировать прелести своего маленького мускулистого тела и веселого нрава, словно вся ее будущая жизнь, ее судьба решалась вот в эти пятнадцать минут. Коротко взлаяв, она вихрем закружилась по лужайке перед домом. Ее белое тело, то вытягиваясь в воздухе во всю длину, то чуть не пластаясь по земле, то по-кошачьи изгибаясь, вилось вокруг супругов Анча с такой бешеной скоростью, словно собака вздумала заключить их в магический круг, из которого уже нет исхода. Иногда она стремительно уносилась прочь и вдруг на всем бегу поворачивала назад так внезапно, что поднятый ею ветер, казалось, перегибал ее надвое; время от времени она выделывала замысловатые петли, как бы желая сбить с толку воображаемого преследователя, затем, торжествующе тявкая, принималась описывать круги в обратном направлении вокруг ошеломленных супругов. Забавнее всего были ее прыжки, когда собачонка чуть ли не вертикально взвивалась в воздух; каждый такой прыжок, с собачьей точки зрения, есть шутка, на нашем, на городском языке — хохма, которую воображаемой собачьей публике следовало бы сопровождать громким смехом. Жена инженера, так как женщины вообще теснее связаны с природой, нежели мужчины, несколько раз и в самом деле от души рассмеялась.

Собачка между тем притомилась и легла у ног Эржебет. Она шумно дышала, высунув язык, и блестящими черными глазами неотрывно глядела женщине в лицо. Когда же Эржебет наклонилась, чтобы ее погладить, собака — пока что фигурировавшая в сознании супругов безымянно — тотчас перевернулась на спину и бесстыдно задрыгала всеми четырьмя лапами, как бы подставляя ей розовеющие под белой шерсткой брюхо и девять черных кнопочек сосков.

Эржебет вынесла ей в глиняном блюдце молока. Тем временем стемнело, инженер включил в комнатах свет. Собака, вылакав молоко, отправилась на разведку. Она со всех сторон обнюхала небольшой жилой дом и пристроенную к нему сзади летнюю кухню, потом, заторопившись, выбежала за ворота. У придорожной канавы остановилась, бросила прощальный взгляд на супругов, справила собственные надобности и, свернувши налево, скорой трусцой скрылась на шоссе, ведущем к Помазу.