Воображаемый собеседник

В это время его вдруг смутила какая-то неожиданная мысль. Он был поражен ею и на минуту задумался. Она перебила все то, что происходило в комнате и в нем самом. Мысль эта была, в сущности, глубоким недоумением, и он выразил ее вопросом, который произнес спокойно и вдумчиво, как бы желая самому понять и разобраться, в чем же дело:

— Зачем вы врете, Евин?

Это не было заступничеством за Черкаса, нет, Петр Петрович меньше всего хотел заступаться сейчас за другого, когда обижен был он сам. Он действительно не понимал, зачем Евин лжет. И ему казалось, что, спрашивая об этом, он вызывает на бой не Евина, а самое ложь, то есть поражает враждебную силу прямо в сердце.

Евин вскочил, покраснел и замигал глазами. Встал и Петракевич. Елена Матвевна жалобно охнула. Петр Петрович добрался, наконец, рукою до воротника, дернул его, но шеи не освободил.

— Зачем вы врете? — тверже и уверенней спросил он еще раз. — Как вам не совестно?

— Это… это странно… — пробормотал Евин. — Врете… то есть как врете?

Петр Петрович сделал шаг вперед и, все не спуская глаз с бухгалтера, закричал уже в полный голос с непоколебимою уверенностью:

— Я вас спрашиваю, Зачем вы врете? Зачем вы выдумываете?

Теперь вскочила и Елена Матвевна и подбежала к мужу. Но он отстранил ее и, словно даже оттолкнувшись от нее, сделал еще один тяжелый шаг к Евину. Бухгалтер отскочил и визгливо закричал:

— А вы зачем деньги из ящика стащили? А вы нам сказок не рассказывали? «Просто так взяли!» Кто это берет просто так? Черкасу одолжил! Как же! Так и поверили! Только человека под выговор подвели!

— Какого человека? — упавшим голосом, почти шепотом, но снова как будто не понимая чего-то и будто бы спокойно спросил Петр Петрович.

— А меня хотя бы! Что я тогда пережил из-за этих ста червонцев! А потом еще выговор! Зачем ящик не запираю? Вы же и ругали бы меня, если б ящик был заперт! А разве я знал, что у нас жулики ходят! — все больше ожесточаясь, вопил Евин.

— Вы мне не поверили? — так же тихо и все как бы спокойно спросил Петр Петрович.

— А кто вам поверил? Вы думаете, есть такой дурак, который вам поверил? Вас пожалели, вот что! Что вы притворяетесь, будто не поняли этого?

— Вот как, — растягивая звуки, сказал Петр Петрович и покачал головою. Руки его зашарили в воздухе, и, отыскав ими стул, он тяжело оперся на него. — Значит, ни один дурак не поверил? — раздельно повторил он с какой-то насмешкой.

Евин хотел еще что-то сказать, но взглянул на Петра Петровича и умолк. У стола вырос Петракевич. Он, видимо, не знал, что ему делать, как и Елена Матвевна, с ужасом глядевшая на мужа и не осмелившаяся вмешаться. Петр Петрович обвел глазами комнату.

— И вы мне не поверили, Петракевич? — спросил он все тем же шепотом, как будто у него не хватало дыхания для более сильных звуков.

Не дожидаясь ответа от Петракевича, он повернулся к жене и сказал ей:

— Никто не поверил.

Он помолчал и потом, уже ни на кого не глядя, сказал как бы самому себе, полуутвердительно, полувопросительно:

— Значит, я украл.

Все молчали. Одна Елена Матвевна всхлипнула. Петр Петрович о чем-то напряженно думал. Мысль, которую он было поймал, снова ускользала. Головокружение усиливалось, дыхания совсем не было, в глазах расплывались круги, в голове стучали и звенели молоточки. Он говорил теперь только с самим собой, почему-то думая вслух. Он теперь лишь понял, что его считают не только способным на кражу, но и просто вором. Это еще никак не умещалось в его мозгу.

— Но ведь я же не украл, — сказал он так сердечно и искренне, так жалобно и убедительно, что Елена Матвевна громко заплакала.

Он отмахнулся от нее рукою и, схватившись за голову, сжимая пальцами лоб, сообразив, что поступок его, правда, похож был на кражу, сказал вдруг уже не шепотом, а голосом, с невыразимою тоской:

— А может быть, действительно украл?

Это была исповедь сомнений, исповедь перед самим собою. Он помолчал опять, тяжело дыша, качнувшись, сделал еще шаг и обратился к Евину:

— Евин, я ведь отдал девяносто пять червонцев! Сам отдал! Евин, спросите Черкаса — он взял у меня пять червонцев! Евин, я за всю жизнь чужой копейки не брал!

Евин молчал, опустив глаза. Петракевич подошел к нему совсем близко и сжал кулаки.

— Вы мне не верите, Евин? — спросил Петр Петрович и подошел к бухгалтеру совсем близко. — Вы сами врете и думаете, что все врут?

Евину было уже не по себе. Но последние слова Петра Петровича его снова обидели.

— А зачем вы взяли деньги? — крикнул он, отскакивая от Петракевича. Но Петракевич последовал за ним и снова встал рядом.

Казалось, этот вопрос озадачил Петра Петровича. Он беспомощно оглянулся, втянул голову в плечи, сгорбился, и голос его снова упал до шепота. На этот вопрос у него не было ответа — вернее, то, что он мог сказать, не было ответом для других. Он прошептал:

— Зачем? Я не знаю.

Он зашатался и опустился на стул. Комната завертелась перед ним, Евин и Петракевич взмыли куда-то, как взмывают ласточки на вечернем небе. Что делалось с сердцем, было уже безразлично, потому что он задыхался. Собрав все силы, он прошептал:

— Уйдите, Евин! Пожалуйста!