Воображаемый собеседник

От толпы гостей отделился Евин и с глубоким поклоном подал Петру Петровичу изящный резной ключ. Даже Евин был сегодня другой, даже Евин, казалось, все понимал, и Петр Петрович относился к нему так же, как и к остальным, — с глубокой нежностью и любовью.

— Вам, может быть, кажется, что я больше всех виноват перед вами, Петр Петрович, — тихо сказал Евин, — но тов. Майкерский объяснил уже вам, почему мы все должны были поступать так, как мы поступали. Все-таки я хочу просить вас принять и от меня подарок. К этому ключу я заказал цепочку, чтобы вы не могли его потерять.

Петр Петрович оценил подарки и значение их. Он знал, что не должен благодарить, потому что здесь умеют понимать без слов. Он был так тронут, что глядел на все сквозь дымку, — глаза его увлажнились. Он кого-то искал в толпе, он не знал — кого, но не стоило называть этого человека или сказать о нем даже Черкасу. Петр Петрович знал, что нужный человек сам подойдет к нему и тогда он его узнает. Тов. Майкерский и Евин отошли, толпа ждала взгляда Петра Петровича. Он посмотрел, и люди поплыли перед ним, как на карусели, едва-едва пущенной в ход. Когда они приближались к нему, он узнавал знакомые улыбающиеся лица. Так проплыли мимо все домашние и все сослуживцы, все знакомые и случайные встречные, Володя Маймистов, по улыбке которого Петр Петрович понял, что он теперь все может сказать, о чем думает, и беспризорный мальчик, который однажды пожалел Петра Петровича в городском саду. Проплыли и такие люди, которых он давно забыл и которые умерли. Райкин и Геранин тихо наигрывали незнакомую нежную мелодию на странных, невиданных инструментах. Камышов и Елизавета улыбались друг другу и ни от кого не скрывали своего счастья. Все они были так милы и так дороги Петру Петровичу, он каждого нежно любил, с ними не надо было говорить, они все знали, и все о них знал Петр Петрович. Проплыли Петракевич, Лисаневич и Язевич — все трое были веселы, как Язевич, и тихи, как Лисаневич. Веселее всех улыбался Ендричковский, и глаза его сказали Петру Петровичу: «Тебе пятьдесят пять. Только-то? Всего только пятьдесят пять?» И также одна проплыла Елена Матвевна со своею доброю улыбкой, и Петр Петрович видел, что и она ни за что, не беспокоится, что она все поняла и любит его еще больше, чем в день их свадьбы.

А того человека, которого он искал, не было. Петр Петрович очень удивился, что его нет, и с беспокойством поглядел на Черкаса. И вся карусель лиц исчезла, стены одел серый колеблющийся сумрак, и они еще раздвинулись. В огромной пустой зале стояли теперь только двое: Петр Петрович и Черкас. Черкас слегка согнулся, не то ожидая приказаний, не то к чему-то прислушиваясь. Беспокойство охватило Петра Петровича целиком. Он не мог говорить, и он тоже начал прислушиваться. И он услыхал снова те шаги, которые слышал на прогулке и тогда, когда просил Черкаса свести его со смертью.

— Я не хочу! — воскликнул вдруг. Петр Петрович. — Я не хочу этого! Я хочу тех!

Казалось, Черкас слегка удивился. Он посмотрел на Петра Петровича и сказал спокойно, как всегда:

— А я думал, вы именно этого и ждете.

Но Петра Петровича охватил дикий страх, даже руки его похолодели, а сердце бешено застучало.

— Нет, нет! — закричал он в исступлении. — Не хочу! Верните тех, верните!

Усмешка чуть-чуть тронула бледные губы Черкаса.

— Хорошо, — сказал он. — Вернемся назад. Сегодня ваш праздник, вы можете приказывать. Кого вы хотите видеть?

Свет зажегся снова яркий, стены выплыли из тумана и твердо стали на свои места. Петру Петровичу показалось, что Черкас усмехнулся презрительно, но ему некогда было думать об этом. Нестройный шум, все усиливаясь, послышался в воздухе. Это возвращалась назад карусель. Страх прошел, но беспокойство осталось. Теперь карусель неслась бешено, Райкин и Геранин с искаженными лицами с силою вытягивали из своих инструментов самые громкие, пронзительные звуки. Петр Петрович узнал мелодию — они снова играли ту плясовую, под которую на его именинах плясал Черкас, только темп ее был еще бешеней. Петр Петрович опять взглянул на Черкаса, ища объяснения у него, но танцор стоял рядом замкнутый, холодный и улыбался еще презрительнее. Петр Петрович не решился задать ему вопрос. Он глядел на сумасшедшее верчение карусели, на искаженные лица тех, кто только что так спокойно и приветливо улыбался ему. Черкас поднял руку, и карусель разом остановилась, и оборвались все звуки. Петру Петровичу стало еще беспокойнее, потому что искаженные лица в тишине казались особенно отталкивающими, даже страшными. Он не выдержал и вскрикнул:

— Пусть лучше вертятся!

Но Черкас, казалось, не слыхал его. Он опустил руку и пристально посмотрел на толпу. И тотчас из нее выбежали, приплясывая и кривляясь, тов. Майкерский и Евин. Их трудно было узнать, такие оскаленные, перекошенные улыбки раздирали их лица, такие дикие прыжки они делали, приближаясь. Петр Петрович скорее догадался, что это они, а не узнал их.