Воображала

Он ушел, потом уехал, и я не видела его, и с ужасом думала, как говорить с ним после этих слов. Он был мне дорог, и я научилась его ценить. Но это было нечто совсем иное, чем прощение.

А сейчас он стоял передо мной, неожиданно хрупкий и безоружный.

— Я хочу назвать его Дарл.

Но у моего сына уже было имя. Оно было у него с самого начала, когда я представить себе не могла, кем будет его отец. Еще прежде, чем я встретила Аэция, еще прежде, чем я ощутила присутствие новой жизни внутри, еще прежде, чем я узнала, как чудесно, когда сын засыпает у моей груди, я всегда помнила, как его будут звать.

— Хочу, но не назову. У него должна быть другая жизнь. И здесь — его дом. Назови ты.

Он уступил мне легко, стоило только взглянуть на него. Я не понимала, что с ним не так, он был особенный, иной, чем всегда.

— Его зовут Марциан. Его так всегда звали.

— Иногда мне кажется, что ты не менее безумна, чем любая из моего народа.

Он не выдержал моего взгляда, посмотрел на чашку сестры, наполненную остывшим чаем. И я поняла, что он стыдится. Он осознал что-то важное. Тогда мне тоже стало стыдно. В конце концов, он был прав, я обходилась с его народом, словно они были мой скот. Я не была злой хозяйкой, но я обладала ими.

— Можно взять его на руки? — спросил он.

Я встала, и мы оказались очень близко. Наверное, вид у меня был воинственный. Но я действительно хотела, чтобы он увидел сына. Я осторожно передала ему Марциана, и Аэций принял его так бережно, как только возможно.

— Он тебе нравится? — спросила я, поднявшись на цыпочки. Марциан зевнул, и я улыбнулась ему.

— Он не испугается?

— Он смелый, — сказала я. — Совершенно ничего не боится. Думаю, он станет чудесным императором.

— Я видел его звезды, — сказал Аэций. — Не станет.

Он немного помолчал, рассматривая Марциана, и я впервые увидела, какую нежность может выражать его всегда отстраненный взгляд.

— Он вряд ли сможет закончить школу, — сказал Аэций. Я услышала в его голосе страх, он боялся, что я перестану любить Марциана. Смешной, смешной Аэций. Я не испытала ужаса, который с неизбежностью должен был прийти, даже тени его не было.

— Это не так важно. Мы с тобой, — сказала я. — Сделаем все, чтобы он был счастливым человеком. Это самое главное. Посмотри на него — это маленький человек со своими желаниями, радостями, горестями. Мы должны дать ему столько любви и сил, сколько можем.

Аэций продолжал смотреть на Марциана, а я сказала:

— И посмотри на нас: без конца рефлексирующая неудавшаяся старая дева и шизофреник, совершивший военный переворот в государстве из-за своего психоза. Нам нужно пытаться быть хорошими родителями. Нужно учиться.

Я сел на стул, отпила чай и посмотрела на чашку сестры. Через некоторое время Аэций спросил меня:

— Чем ты сама хочешь заняться?

Сначала я не поняла его вопроса, в голове у меня на секунду опустело. А потом я вдруг широко улыбнулась ему.

— Ночи без сна делают меня продуктивной. Никогда прежде я не чувствовала столько вдохновения! Я хочу написать научную работу.

— О чем?

— Знаешь, сестра как-то показывала мне книгу о варварах. Она была написана именно так, чтобы вызвать у тебя мучительную ярость. Все, как ты любишь, словно варвары, это такой вид зверей, которые просто похожи на людей.

— И теперь ты хочешь дополнить наблюдения автора?

Я покачала головой.

— Нет, Аэций. Эта работа будет посвящена методологии. Я поняла кое-что очень важное. Не что стоит писать, но как стоит писать. Мы должны быть ответственны за наши слова. Каждое слово, сказанное на публике, в фильме, книге, речи, даже в песне, разрывает или закрепляет определенные властные отношения. Мы должны думать о том, что и как говорим, и это шаг к тому, чтобы построить иное общество. Мы должны взять ответственность за то, что и как мы говорим. Должны понимать, что каждый из нас — политик, решающий судьбу народов.

Он смотрел на меня, и взгляд его казался мне чужим. Я не понимала, что он чувствует, но и остановиться не могла.

— Кроме того, я хочу, чтобы мы научились править. Я совершенно не способна к политике, но я могу помочь тебе установить связи с Сенатом, я знаю, как они живут, как они работают и что им нужно. Я знаю, что это за люди, и как они принимают решения. Я хочу научить тебя этому. Я знаю множество важных вещей о принцепсах. А ты научи меня тому, что знаешь о мире. Я не видела мира. Я жила в кукольном домике все это время. Теперь я хочу знать, императрица чего я на самом деле. Понимаешь, Аэций? Я хочу, чтобы мой сын жил в более справедливом мире. Чтобы он мог быть тем, кто он есть. Чтобы он мог не бояться за тех, кто отличается от него и тех, кто отличается от него. Я хочу, чтобы он был счастлив здесь. Ты ведь тоже этого хочешь?

Аэций кивнул, и я, наконец, поняла, что это за непривычный, странный взгляд. Он восхищался мной.

Я снова отпила чай, в горле пересохло, и я чувствовала, как колотится в груди сердце. И тогда, вдохновленная биением собственного сердца, я сказала вот что: