Воображала

— Да нет, Эдвард Николаевич, я отлично знаю, куда звоню, просто хотел успеть самое главное, пока вы не бросили трубку… Вторая городская больница на Рабочей, номер дома не помню, там ещё такой смешной заборчик и ёлочки… Я был там. И что любопытно — они таки хранят архивы за последние тридцать лет… Интересные у вас дочери, Эдвард Николаевич… Особенно младшенькая… Да, и в нашей семнадцатой я тоже был, с Александром Денисовичем у нас нашлись общие знакомые, разговор получился занимательный… Чего я хочу? Поговорить. Всего лишь. И сейчас я хочу этого даже больше, чем раньше. Особенно после разговора с Никитенко… Нет, вы ошибаетесь, это меня совсем не устроит… Нет, дело не в сумме, я хочу просто поговорить… ну, вот так бы с самого начала, совсем ведь другое дело! Да, благодарю, мне это вполне подходит… Хорошо, договорились.

смена кадра

На черный затертый пластик падает треугольная бирка ядовито-желтого цвета с нарисованным черепом. В одном из углов просверлена широкая дырка, на лбу у черепа — чёрные цифры. Звуки дискотеки приглушены парой дверей, но вполне отчётливы. Рука с черным лаком на заостренных ногтях сгребает номерок, заменяя его оранжевой ветровкой.

— Ты что — уже уходишь? Рано же!

Воображала натягивает оранжевую ветровку перед огромным треугольным зеркалом в чёрно-жёлтой раме. Пожимает плечами.

— Скучно тут.

Рядом с зеркалом отираются шестеро ребят приблизительно ее возраста, три девчонки — как бы сами по себе, и трое же парней — тоже как бы сами по себе.

— Да брось ты! — неуверенно возражает густо намазанная черно-белым гримом девочка в зеркальных лосинах. — Сейчас наши подгребут, будет весело…

— Не будет. — Голос у Воображалы куда более уверенный. Она не просто говорит — она словно прислушивается к чему-то, лишь ей одной слышимому, и, наконец, кивает решительно. — Здесь весело сегодня уже не будет. Точняк.

Личико накрашенной под оголодавшего вампира девочки огорченно вытягивается. Она спрашивает с непонятной надеждой:

— А ты сейчас домой или…

— Не знаю… — Воображала задерживается в дверях, — Пройдусь, наверное, по набережной, посмотрю… Может, в «Коли-Вали» загляну, там обещали сегодня что-то любопытное… там видно будет. Пока!

— Пока-пока… — крашеная отвечает отстраненно, думая о своем.

— Ну так что? — лениво подает голос один из парней. — Заходим, или вы до утра тут мяться будете?

— Пойдем отсюда, — решительно мотает мерцающей челкой девица в зеркальных лосинах. — У нее нюх. Если сказала, что здесь ловить нечего — значит и на самом деле голяк… Лучше по набережной погуляем. Иди зайдем куда-нибудь. В ту же "Калевалу", например.

смена кадра (флешбэк, в сепии)

Камера отъезжает от лестницы и дает панораму холла. Знакомая мебель выглядит более новой, шторы на окнах другие, пальма в кадке совсем молоденькая, едва достаёт до подоконника.

У серванта — он смотрится необычно без стекол и зеркальных стенок — стоит Фрау Марта. Это пожилая женщина в строгом платье. Седые волосы убраны под простую белую наколку. Держится она с чопорным достоинством и непоколебимой уверенностью, пыль с серванта вытирает с видом королевы.

Наверху хлопает дверь, слышны резкие, злые шаги (камера рывком переходит на лестницу), по ступенькам быстро спускается молодая девушка. Она на высоких каблуках, в обеих руках по сумке, на плече — еще одна. Сумки большие, набиты небрежно, та, что на плече, не застёгнута, из неё торчат женские шмотки, свисает длинный розовый шарфик. Может быть, девушка и красива, но висящая на плече сумка перекашивает её фигуру, а красные пятна не добавляет привлекательности столь же перекошенному лицу.

— Не запугаете! — кричит она через плечо, срываясь на визг, — Не те времена!

В холле пытается поправить подбородком сползающий ремень, замечает расстёгнутую молнию. Роняет сумки из рук на пол, третью швыряет на стол. Закрывает молнию, прихватив шарфик. Движения резкие, злые. Голос тоже резкий и неприятный, лицо красное и не очень умное. Замечает Фрау Марту, и теперь уже адресуется к ней:

— Я в суд пойду! Нету такого закона, чтобы вот так ни за что ни про что гнобить порядочного человека!

Она дергает молнию, но та не поддается, мешает застрявший шарфик. Девушка не замечает, дергает снова, шипя сквозь зубы, потом силы ее внезапно оставляют, и она падает на стул, всхлипывает, трясет головой, бормочет жалобно:

— Господи, и было бы за что?!..

По лицу ее текут мелкие злые слезы. Фрау Марта — по-прежнему молча и невозмутимо — ставит перед ней фарфоровую чашку с чаем. Сверху доносятся звуки пианино — кто-то одним пальцем пытается наиграть «поп-корн». Сбивается, начинает сначала.

Девица поднимает голову, шипит с ненавистью:

— У-у, ведьма психованная!.. — Переводит ненавидящий взгляд на Фрау Марту. — Все вы здесь психи! Вот и нянькайтесь сами со своей долбанутой уродиной, а с меня хватит! У меня диплом с отличием! И похвальный лист! Да я и за миллион не останусь в этом психушнике! Вы еще умолять будете! Вы еще на коленях…