Воображала (СИ)

Визг становится оглушительным. На секунду сквозь него прорывается ликующе-восторженный вопль:

— Класс!!! В меня ещё никогда…

И — тишина.

Ватная, абсолютная, словно звуки просто отрезало. В этой тишине на том месте, где только что был самолёт, расцветает беззвучное облако взрыва, словно раскрылась перезревшая хлопковая коробочка. Поначалу облако это белое, потом через ядовито-зелёный выцветает до мягко-оранжевого. Картинка застывает и окончательно обесцвечивается, превращаясь в фотографию на газетной странице. Крупным планом — заголовок под снимком: «А город подумал…».

Голос комментатора:

— После неоднократных предупреждений по захваченному террористами самолёту был открыт предупредительный огонь, но по странному стечению обстоятельств одна из ракет оказалась оснащённой…

Камера отступает от стола, на котором лежит газета, обводит комнату. Комната детская, обои с персонажами мультиков, разбросанные игрушки, свесившийся со стула красный комбинезончик. Покрывало на кровати (мельком, не задерживаясь) чёрного шёлка, в крупный красный горох.

Анаис смотрит в окно, забравшись с ногами на стул. Поза очень похожа на любимую позу Воображалы, но принять Анаис за Воображалу невозможно — у неё короткие чёрные волосы, блестящие, как шелк, и подстриженные в очень ровное каре, волосок к волоску. К тому же Анаис не девочка, а маленькая леди — чёрное платье-резинка в крупный красный горох, чёрные колготки-сеточка и сетчатые же перчатки выше локтей, красные лаковые туфельки.

Голос комментатора:

— … проводит тщательное расследование причин, позволивших произойти столь возмутительному…

Шум отъезжающей машины. Анаис отворачивается от окна, делает несколько неуверенных шагов. Видно, что туфли ей велики. Шатаясь, она добирается до кровати, дёргает покрывало — алые кружочки покрывают его лишь на две трети, оставшийся край абсолютно чёрный.

Анаис садится на пол, подтягивает чёрный край к себе левой рукой. В правой зажата открытая губная помада, ею она начинает дорисовывать красные кружки на покрывале.

Некоторое время она сосредоточенно занимается этим делом (камера потихоньку приближается). А потом вдруг оборачивается прямо в камеру. Белое лицо в черной рамочке каре, узкие восточные глаза и еле заметная улыбка на ярко-алых, лаково блестящих губах.

*

смена кадра

*

Врач, пошатываясь, вылезает из такси, говорит помогающей ему ярко раскрашенной и малоодетой девице:

— Солнышк-ко, я б-бы с уд-довольствием-м… но н-не могу. Н-не м-могу, п-поним-маешь… Н-не сегодня… сегодня меня убивать будут… Такие дела…

— Да пошёл ты! — говорит девица и уходит, рассерженно постукивая каблучками.

Врач долго ищет ключ. В прихожей темно, но в комнате достаточно освещения от рекламных огней за окном. Не зажигая света, Врач нетвёрдой походкой подходит к бару, долго возится с дверцей и так же долго — с плоской бутылкой. Пьёт прямо из горла, медленно, словно воду. Продолжая стоять спиной к центру комнаты, поворачивает голову и говорит устало через плечо неожиданно трезвым голосом:

— Сколько можно тянуть? Только не прикидывайтесь, что вам нравится сидеть в продавленном кресле. Пришли стрелять — так стреляйте, чёрт вас возьми, а не хотите — так выметайтесь!..

Вспыхивает свет. Мужской голос произносит спокойно:

— Сначала я хотел бы кое-что узнать…

Врач вздрагивает и оборачивается, на лице — изумление. Говорит растерянно:

— Забавно. Я никак не предполагал, что это будете вы…

*

смена кадра

*

Экран телевизора, программа «Информ». Молоденькая блондинка читает монотонно:

— … что же касается расследования, проведённого нашими корреспондентами по факту халатности на полигоне Капустина Яра, то наиболее вероятной представляется версия, не исключающая возможности целенаправленной и заранее подготовленной диверсии, в связи с чем возникает резонный вопрос…

Врач выключает звук (дикторша продолжает беззвучно шевелить розовыми губами), встаёт, вынимает из бара очередную бутылку. Очень осторожно наполняет два бокала. Конти, сидящий по другую сторону стола, поднимает голову. Перед его сцепленными руками лежит пистолет.

— Она всегда была послушным ребенком, — говорит Конти тихо, — Всегда делала то, что от неё хотели. И становилась тем, кем её хотели видеть… мечта, а не ребёнок. Послушная. Добрая. Сильная. Сильные не бывают жестокими, любая жестокость от слабости. Я виноват. Должен был понимать, что люди — разные. Должен был научить. Не всех можно слушаться. Должен был сразу понять, что ты за дрянь…

— Выпьем, — говорит Врач, поднимая бокал.

Секунду Конти смотрит на него, берёт бокал. Говорит спокойно, как о неважном:

— Я должен был убить тебя сразу. Ещё тогда. Это было бы правильно.

— Правильно, — соглашается Врач, торжественно кивая. — Давай выпьем за это!

Они синхронно поднимают бокалы, салютуя друг другу, молча пьют. Конти — залпом, Врач — медленно, мелкими глотками.

— Кто-то крикнул — «ракета!»… — говорит Конти, задумчиво ставя бокал и беря пистолет. — Кто-то наверняка это крикнул… — он прицеливается, — А Тори — девочка послушная…