Воображала

При звуке этого голоса врач вздрагивает и оборачивается, на лице — изумление. Говорит растерянно:

— Забавно… Я никак не предполагал, что это будете именно вы…

Смена кадра

Экран телевизора, программа «Информ». Молоденькая блондиночка читает монотонным голосом:

— … что же касается расследования, проведенного нашими корреспондентами по факту халатности на полигоне Капустина Яра, то наиболее вероятной представляется версия, не исключающая возможности целенаправленной и заранее подготовленной диверсии, в связи с чем возникает резонный вопрос…

Врач выключает звук (дикторша продолжает беззвучно шевелить накрашенными губами), встает, вынимает из бара очередную бутылку. Очень осторожно наполняет два бокала. Сидящий по другую сторону стола мужчина поднимает голову. Это Конти. Перед его сцепленными руками на столе лежит полицейский пистолет.

— Она всегда была послушным ребенком… — говорит Конти очень тихо, — Всегда… Она всегда делала то, что от нее хотели… И становилась тем, кем ее хотели видеть… А я ведь так и хотел… Какой же отец не мечтает, чтобы дочь была послушной и доброй! Сильной — да, но не жестокой. Сильные — они не бывают жестокими, любая жестокость — она от слабости. Я виноват. Должен был понимать, что люди — разные. Должен был научить… Не всех можно слушаться. Должен был сразу понять, что ты за…

— Выпьем, — говорит врач, поднимая бокал.

Секунду Конти смотрит на него, потом берет свой бокал. Говорит спокойно, как о давно решенном.

— Я должен был убить тебя сразу. Еще тогда… Это было бы правильно.

— Правильно, — соглашается врач, торжественно кивая, — Давай выпьем за это!

Они синхронно поднимают бокалы, салютуя друг другу, молча пьют. Конти — залпом, врач — медленно, мелкими глотками, как воду.

— Кто-то крикнул — «ракета!»… — говорит Конти, задумчиво ставя бокал и беря пистолет, — Кто-то наверняка это крикнул… — он прицеливается, — А Тоська — девочка послушная…

Выстрел — не громче хлопка пробки из-под шампанского, взрыв разбитого телевизора, Конти задумчиво рассматривает дымок из глушителя, добавляет:

— Послушная и доверчивая.

— Забавно… — говорит врач, — Я ведь знал, что меня убьют… Они тогда просто забыли, но я-то знал, что обязательно вспомнят. И не спрячешься. Бесполезно ведь, ежу понятно, куда от них спрячешься? У них всюду свои люди… Да и какой из меня нелегал на старости лет! Долго ли я смог бы бегать? Только растянуть агонию, в конце концов все равно ведь поймают. Ждать… Это гораздо хуже — ждать… Даже напиться не получается, я пробовал. Ни-фи-га…

— … Кто же еще мог поверить в то, что мне дадут «Нобелевку»? Я сам не верил, пошутил просто. А она — поверила. Она всегда верила моему вранью. И вранье становилось правдой. Всегда… И кто-то наверняка крикнул — «Сейчас эта дура в нас врежется!..»…

— … Пьешь, пьешь — и ничего. Только голова болит. Думаешь, я испугался? Нет. Просто тошно…

— … Однажды она вообразила себя французской маркизой. Мне тогда пришлось срочно учить язык — она не понимала по-русски. Ни слова!.. И манеры… Это не притворство, нет, так притворяться невозможно. Просто я сам ее так воспитал. Сам виноват…

— Но все-таки одного я не понимаю — почему именно вы?

— Сейчас уже поздно. Может быть — и тогда было уже поздно… Знаешь, когда мне надо было тебя убить? Десять лет назад… Мне тогда ужасно этого хотелось, ты стоял у кабинета, такой молодой, такой наглый, такой благополучный… Хотя, может быть, уже и тогда было бы поздно.

— … Никак не ожидал. Нет, ну в самом деле! Кто угодно другой, но вы?.. Вам-то какой резон? Не понимаю…

— … Это не месть… Просто так будет правильно. Хотя, может, и месть. Но все равно — правильно. Я должен… Хотя бы это. Тебя и тех… других… Которые… Ты их знаешь. А, значит, узнаю и я. Так будет правильно…

— Правильно, — кивает согласно врач, наливая еще, — Выпьем.

— Выпьем, — соглашается Конти.

— Но все-таки — почему?

— А? — Конти хмурится, сосредоточенно пытаясь вникнуть в суть вопроса.

— Почему именно вы?

Конти некоторое время сосредоточенно думает, говорит уже куда менее уверенно:

— Думаю, так будет правильно.

Врач некоторое время обдумывает этот ответ, потом начинает смеяться. Тычет пальцем в расстрелянный телевизор:

— Так вы что — тоже поверили в эту лажу?!!

Смена кадра

В узкую кабину движущегося лифта втиснуты пятеро. В центре — сияющая Воображала. На ней тюремная роба в голубоватую вертикальную полосочку с оранжевым ромбом на груди, ноги в таких же полосатых брючках широко расставлены, руки скованы наручниками, на глазах — черная повязка. Голова гордо поднята, вид довольный до неприличия. По бокам от нее два спецназовца при полном параде и вооружении, за ними, у самой задней стенке — еще двое.

Лифт останавливается, двери открываются с непривычным шипением, на стоящих в нем падает резкий желтоватый свет. Один из спецназовцев толкает Воображалу дулом автомата в спину. Они выходят из лифта (Воображала впереди, конвой — приотстав на шаг), оставшиеся двое несколько задерживаются — им мешает врач.

Он безвольно обвис у них на руках, поэтому его раньше и не было видно из-за спин впереди стоящих…

Смена кадра