Воображенные сонеты (сборник)

Гаспар-Северин Дюшатель (1766–1793) — землевладелец, депутат Конвента от департамента Де-Севр, жирондист. Прославился тем, что, прикованный к постели недугом, велел принести себя в Конвент и проголосовал за сохранение жизни Людовика XVI, чем вызвал смех Марата. Вот что о нем пишет Т. Карлейль в книге «Французская революция»: «Поздно ночью в четверг, когда голосование кончено и секретари подсчитывают голоса, является больной, похожий на призрак Дюшатель; его несут на стуле, завернутым в одеяла, „в халате и в ночном колпаке“, и он вотирует за помилование: ведь и один голос может перетянуть чашу весов». Л. Фейхтвангер в романе «Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо» говорит так: «Депутат Дюшатель, тяжело больной, велел принести себя на носилках на трибуну, проголосовал за то, чтобы королю даровали жизнь, — и той же ночью умер; многих это насмешило».

93. Мадемуазель де Сомбрейль — Свободе (1793 г.)

В стакане кровь — я знаю этот цвет.
И если выпью, то отца спасу я?
Давайте же! Он слаще поцелуя,
Вкусней, чем вин изысканных букет.

Тост за Свободу? Отчего бы нет:

Ее закат багров, как эти струи;
Прощаюсь с ней, покуда вы, ликуя,
Галдите, что настал ее рассвет.

Увы, Свобода, твоего лица

Не разглядеть творящим преступленья —
Им недоступен этот чистый взгляд.

Я за тебя пью залпом, до конца!

И если слышит Бог мои моленья,
Однажды возвратишься ты назад.

Мадемуазель Мари де Сомбрейль (1768–1823) — героиня Французской революции. 2 сентября 1792 г. во время резни аристократов она выпила стакан человеческой крови «за народ», чтобы восставшие пощадили ее отца. Вот как эта сцена описана в «Книге благородных деяний» Шарлотты Йонг (1864): «…Мари де Сомбрейль, цеплявшаяся за своего отца, Шарля Франсуа де Виро, маркиза де Сомбрейля, коменданта Дома инвалидов… Мари де Сомбрейль пробилась к своему отцу и, когда он был вызван в суд, пошла с ним. Она прижалась к нему, умоляя убийц пожалеть его седые волосы и крича, что сначала они должны убить ее. Один из негодяев, тронутый ее решимостью, заявил, что им позволят уйти, если девушка выпьет за здоровье народа. Все здание суда плавало в крови, и стакан, который он протянул ей, был полон красной жидкости. Мари не дрогнула. Она выпила и под аплодисменты убийц, звеневшие в ее ушах, шагнула со своим отцом через порог смертных врат, в ту свободу и безопасность, которую Париж мог тогда предоставить. Никогда более не могла она видеть стакан красного вина без дрожи… Зимой того же года маркиз де Сомбрейль был вновь заключен в тюрьму. Когда он вошел туда со своей дочерью, все обитатели встали, чтобы оказать ей честь. В июне следующего года, после инсценированного судебного процесса, ее отец и брат были казнены, и она много лет прожила в одиночестве, храня память о прошлых днях». (Перевод мой. — Ю. Л.)

94. Костюшко— мертвой Польше (1796 г.)

Ты умерла. И снежный холст Зимы
Укрыл тебя навеки, без исхода;
Весенний луч наперсницу Свободы
Не отвоюет у ее тюрьмы.

И все твои метанья в лапах тьмы —

Лишь корчи трупов, что колышут своды
Гробниц в часы, когда нашлет природа
Затменья беспроглядные дымы.

Да, ты мертва! И все твои дороги

Лежат в ночи, и нет пути домой;
Но пир народов замолчит в тревоге,

Повиснет страх над буйной кутерьмой,

Когда они увидят на пороге
Твой призрак, неподвижный и немой.