«Кларисса служила редактором в литературном журнале. Через её руки проходили сотни рукописей, из которых едва ли десятую часть она дочитывала до середины и ещё гораздо меньше – до самого конца. Каждый раз после прочтения очередной страницы опуса какого-нибудь самодовольного графомана-просветителя у неё возникало неудержимое желание послать куда подальше и его самого, и эту мерзкую работу, да и весь журнал со всеми его бездарными писаками. Время от времени, чувствуя, как закрываются глаза, Кларисса остервенело дёргала себя за волосы, закуривала сигарету и, мучительно преодолевая некстати накатившую дремоту, продолжала читать. В итоге рукопись оказывалась усеяна пеплом от сигарет и обрывками Клариссиных волос, не меньше дюжины на каждую страницу. Так вот и получилось, что со временем остатки её кудрявой шевелюры расположились на полках редакционного архива, составляя едва ли не самую ценную его часть. Впрочем, говорят, что теперь тексты хранят по большей части в памяти компьютера, однако я почти уверен, что и там без её предметного участия тоже не обходится…»
Должен признаться, что этот персонаж вполне реален, за исключением некоторых особенностей внешности. Было дело, отдал рукопись романа в журнал и получил её обратно примерно в том же виде, как написано чуть выше. А вместе с ней и рецензию, не слишком ругательную, но в общем-то по делу – в то время я делал только первые попытки заняться литературным творчеством. Тут самое важное в том, что рецензия всё-таки была, а в нынешние времена хоть на коленях перед ними стой – ничего, кроме устного «отлупа», так и не получишь.
«Кларисса листала мою рукопись. В изящно выгнутых пухлых пальчиках дымилась тонкая сигарета на очень длинном мундштуке, и всё в этом двухкомнатном храме интеллекта указывало на независимость и самодостаточность хозяйки. Типичная «эмансипе»! Подобным образом мог бы выразиться какой-нибудь насмешливый резонёр в начале прошлого столетия. Ну а я от суждений воздержусь, по крайней мере, до завершения нашей встречи…
– Так, Вовчик! Знавала я графоманов и лгунов, но таких, как ты, прежде не встречала, – примерно в этом тоне развивалась наша приватная беседа, точнее, говорила, в основном, она. Причём полнейшее впечатление складывалось, что намереваются меня сию же минуту взгреть по партийной линии и за какие-то немыслимые прегрешения, не взирая на заслуги перед обществом, влепить очередного «строгача». – Вам, мужикам, главное, чтоб перед дамами покрасоваться. Вот я, какой талантливый, сладкоголосый, плодовитый! А на поверку грош вам всем цена. Плод своей похотливой страсти мне на шею кинешь, а сам и был таков. Сижу, читаю, так одно расстройство, я тебе честно говорю…»
Кларисса, хотя бы в какой-то степени, права. Если мировая слава и соответственно Нобелевская премия недостижимы, можно попытаться завоевать хотя бы сердце женщины. Желательно, не одной. Вряд ли стоит пояснять, в чём тут интерес, однако и такое занятие может вскорости наскучить или, не дай бог, здоровье подведёт. Вот вам пример – откровения Вовчика уже после того, как стал писателем:
«Однако, до чего же скучная и бездарная эта штука – жизнь! Добывание денег абы как, лобзания со сволочами, пьянки до утра, слабая надежда, что детям больше повезёт, и бабы, бабы, бабы… Да, надо работать! Надо работать, пока есть силы, и не настал момент, когда не остаётся ничего – ни сил, ни здоровья, ни желаний… Но что особенно повергает меня в уныние, так это вычитанная на днях во время блужданий по интернету фраза из письма Чехова: «Утром – чашка кофе, днём – бульон». Надо полагать, это для того, чтобы не тратить драгоценные силы на пищеварение. Согласен, что только натощак возможно творчество, а уж если повезёт, и вдохновение вас чем-нибудь одарит. Увы, мне это оказывается явно не по силам – видимо, инстинкт самосохранения срабатывает. И очень кушать хочется. Великие оттого и велики, что себя нисколько не щадят. Вот и Антон Павлович сгорел…»
Периоды уныния и разочарования вполне возможны – дело может дойти даже до депрессии. Но если уж встал на этот путь, приходится превозмогать себя, проявлять упорство и усердие:
«И всё-таки одного усердия в этом деле мало. В своё творение художник должен вложить часть души – только тогда можно рассчитывать на удачу, на признание. К примеру, у кого-то искренняя исповедь потянет на несколько томов, кто-то сможет написать всего-то одну, но замечательную книжку, пусть так. А вот моей душе, ну просто нечего сказать, молчала бы помногу дней подряд, если бы иной раз ситуация не требовала. Не спи, душа! Проснись, а то ведь жизнь пройдёт, и всё впустую, ну ни полстрочки обо мне в анналах не останется».
Кризис творчества, утрата вдохновения – кто из писателей через это не проходил? После того, как закончу очередную книгу, несколько дней пребываю в эйфории – вот я какой! А затем начинаются мучения – не знаешь, чем себя занять, о чём писать, да и не уверен, надо ли… Вроде бы обо всём, что интересно, написал, так неужели кончился писатель?