– Таков был задел. А наш институт начал опыты как бы с другого конца. Мы стали пересаживать клеточные ядра одних животных в яйцеклетки других животных. В том числе и в яйцеклетку человека. Как раз перестройка пришла: всё меньше ресурсов нам выделяется, всё больше свободы творить-вытворять, что нам заблагорассудится. Никто не ожидал, что в последнем случае мы достигнем максимального прогресса.
В матках женщин-испытательниц развивались эмбрионы различных животных. Как ни странно мы потерпели неудачу с млекопитающими, рептилиями и птицами — иммунная система отторгала таких зародышей. Однако с примитивными животными типа червей, моллюсков и некоторых насекомых мы достигли больших позитивных результатов, особенно после того как стали применять стронциевую стимуляцию. Да, паразитические беспозвоночные имели максимальную совместимость с организмом человеком… Уже через пару лет работ с яйцеклеткой человека случилось так, что эксперимент вышел из-под контроля. Эпоха рыночных реформ началась, исследователи стали торопиться, чтобы поскорее коммерческого результата добиться… Женщина так сказать внутриматочно родила целый выводок пиявок и они буквально высосали ее. Я из-за этого эксперимента поседел. Испытательницу мы заморозили после смерти. Желаете взглянуть?
Гиреев направил свою управляющую палочку на большой холодильник.
Но я уже все представил и меня затошнило.
– Ой, не надо. Я предпочитаю живых женщин.
– Не надо, так не надо… К середины девяностых у нас подобным образом было успешно выращено немало тварей, в том числе скребней и онихофор с весьма неожиданными, но многообещающими свойствами. Но тут институт так зашвыряло рыночными волнами, что… и короче, несколько образцов ушло так сказать в естественную среду обитания. С результатом их свободной эволюции вы, Саша, одним из первых и ознакомились несколько месяцев назад.
У меня сильно заныло под ложечкой.
– Эти твари… частично люди?
– Можно с некоторой натяжкой сказать, что да. В их ген
– А почему же самое?
– Потому что мы единственные, кто не боится нашествия. Мы хорошо знаем этих тварей, мы их изучаем, выращиваем, подбираем средства воздействия. Хотя генотип у них очень подвижный, наши генные карты отражают текущий момент. Ведь у нас тут установлен суперкомпьютер системы «гиперкуб», второй в мире по мощности, после Гарвардского. Вернее, сейчас первый. От Гарвардского одни угольки остались… Секвенатор ДНК — тоже лучший в мире уже неделю…
– Я все интересуюсь, собираетесь ли вы это нашествие останавливать — если у вас все лучшее в мире.
– Какой вы агрессивный. Конечно. По-прежнему собираемся, — успокоил меня Гиреев. — Остановим, после того, как увидим, что продукт стал лучшим на рынке.
Я, конечно, приберег пистон для Гиреева…
– А вы не чувствуете к червягам благородную ненависть? Ведь они же форменные паразиты.
– А кто не паразит, Саша? Все выдающие личности — паразиты. Они брали то, что другие не могли использовать, брали излишки и превращали в достижения. Поэт-писатель паразитирует на тяге людей к красивому к захватывающему, хотя практически сам ничего не придумывают, тянет сюжеты и фразы из народа. Вождь берет у людей силы, но концентрирует их и направляет на великие достижения. Бизнесмен старается взять всё у всех подешевле, желательно бесплатно, чтобы продать затем подороже — почитайте про Британскую Ост-Индскую компанию. Червяги берут чего-то у нас, но благодаря им формируется наша новая цивилизация.
– А может заодно и их цивилизация тоже?
– Может. История цивилизаций — это история паразитирования, и те страны, которые нам теперь в пример поставлены, успешнее всего паразитировали на странах неуспешных, — охотно согласился Гиреев и, клацнув кнопочками на пультике, направил мое кресло-каталку в другую лабораторию, вполне уже современную.
Там в десятке террариумов проживали твари.