Вооруженные силы Чили: пример империалистического проникновения

В конце 60-х годов тогдашний начальник школы отмечал, что «уроки, полученные этими союзными офицерами, найдут свое отражение в ближайшие годы в доктринах и практике их собственных военных институтов, а установленные личные отношения дружбы помогут в будущем нашей стране на многих уровнях…». Преследуя эти цели, военная школа в Форт-Беннинге обучала в 1970 году 350 иностранных офицеров из 50 стран.

Рассказ депутата Ореля Висиани

После трех месяцев пребывания в посольстве, где мне дали убежище, я наконец покидал страну. В аэропорту нас встретило большое количество военных, хотя нас было всего девять человек: со мной уезжали другие руководители и парламентские деятели Народного единства.

Наш багаж подвергли строжайшей проверке. Досмотр продолжался два часа, хотя у меня всего-то и было, что одно место и ручной чемоданчик. Во время досмотра произошел очень знаменательный разговор с офицером, производившим проверку моего багажа. Начался он с того, что офицер назвал мое имя: «Орель Висиани». Я заметил ему: «Прошу прощения, я — депутат Висиани», — а он мне ответил: «Вы уже не депутат, вы им были».

Тогда я сказал ему: «Вы можете спросить тысячи рабочих в Тарапака, голосовавших за меня, перестал ли я быть или продолжаю оставаться парламентарием, который представляет их интересы». Он посмотрел на меня и сказал: «Нет, это уже не так. Кончился ваш парламент. Последнее слово сказали мы, а люди, что за вас голосовали, уже ничего не должны говорить».

На это я ему заметил: «Вы заблуждаетесь. Вы можете иметь все оружие, но последнее слово скажет народ, его всегда говорят массы, и на этот раз будет так же. Здесь еще не сказано последнее слово».

Тогда собеседник мой помолчал немного и затем сказал мне: «Честно, вы думаете, что здесь еще не сказано последнее слово?» Я ответил ему, что именно так и думаю. «Но что вы можете сделать? Если в нашем распоряжении вся власть, все оружие, наконец…» А я ему сказал: «Хорошо, у вас будет сейчас все оружие, но вы идете против истории; мы же те, кто идет вперед».

Офицер, кажется, ничего не понял. Наш разговор прервался. Он задавал только некоторые вопросы вроде того, везу ли я оружие, микрофильмы? Не стоило даже отвечать, поскольку эти вопросы были нелепостью, если учитывать условия нашего выезда. Позднее он задумался и сказал мне: «Послушайте, относительно этой вашей веры в то, что вы выиграете… Я хотел бы задать вам один вопрос». И затем добавил буквально следующее: «Для меня уже не составляет проблемы этот разговор с вами, поскольку вы уезжаете из страны if все, что вы скажете, уже не будет иметь никакого значения. О сказанном вами никто не узнает, потому что мы контролируем все: радио, печать, все… О любом заявлении, сделанном вами за границей, мы можем сказать, что все это ложь и точка. Но я вам скажу, что все, что говорилось о пытках, правда. Действительно мы пытаем людей, используя для этого все средства… Но тем не менее мы не смогли сломить вас. В то время когда мы сдираем с вас шкуру — он так и выразился: сдираем шкуру, — бьем вас и пинаем, вы продолжаете настаивать на своем. Почему вы такие упрямые, почему никогда не сдаетесь? Какой дьявол дает вам силу? Скажите мне правду, я откровенен с вами, вы можете быть откровенны со мною. Это какой-то наркотик, таблетка, инъекция? Какой наркотик используют коммунисты для того, чтобы стать такими фанатиками?»

Я ответил, что глупо так думать. Но он продолжал настаивать: «Нет, все-таки есть что-то такое. Вам дают какой-то наркотик». Тогда я сказал ему: «Да, в определенном смысле есть нечто, скажем, есть стимул, этот стимул — марксизм-ленинизм. Эта наша теория вселяет веру в будущее, потому что это научная теория, которая позволяет нам глубоко анализировать общественные процессы…» Говорил так, чтобы он мог понять. Но он снова оборвал разговор, а затем после длительной паузы возобновил его, теперь уже впервые с простодушным видом на лице. «Хорошо, — сказал он мне, — я хочу попросить вас об одном одолжении. Я — антимарксист, все мы противники марксизма; мы и переворот совершили именно для того, чтобы искоренить «рак марксизма». Мы насмерть боремся с марксизмом… Однако поверьте мне, у меня нет представления о том, что такое марксизм. Вы, марксист, могли бы объяснить, в чем он состоит?»

«Но, — сказал я ему, — я не могу объяснить вам это здесь, в момент, когда я должен вот-вот подняться в самолет». Он же настаивал: «Да, я понимаю, что это трудно, что это надо изучать, вы люди, в целом стремящиеся к знаниям, очень интеллигентные. Я не понимаю и того, почему вы столько учитесь. В конце концов, попытайтесь изложить мне все очень коротко».

Тогда я ответил: «Видите ли, марксизм-ленинизм— это научная теория, это именно то, что дает нам абсолютную веру в нашу конечную победу. Это та самая вера, которую сохраняют наши товарищи под пытками, под расстрелами, ибо они знают, за что умирают».