Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.

В такой сложной работе, оторванной от реальной жизни и не считавшейся с темпом быстро текущих событий – огромных и страшных, прошло целых шесть месяцев. Принципиальные вопросы, обеспечивающие полноту единоличной власти, удалось отстоять; в остальных – обе стороны пошли на уступки. И в конце декабря Дон и Терек пришли к полному соглашению с командованием о конструкции Южной государственной власти. Кубань же вновь воздержалась, а по станицам «Коп» рассылал многозначительные разъяснения: «Так что же казачество?.. Отвергнет ли оно мысль о диктатуре? Станет ли оно на защиту трудового народа, над которым уже вьются арканы, закидываемые помещиками, движущимися вместе с „Особым совещанием“ при Добрармии?

Или его опять, как встарь, новоиспеченные цари и их лакеи обманут и приспят, опять обратят в опричников, в палачей свободы и народа?

Или, быть может, казакам, ушедшим далеко в глубь России, просто не дадут увидеть родной край, как не дали увидеть ближайшую судьбу родного народа и родного края Н. С. Рябоволу?» (брошюра «Казаки». Подзаголовок: «Издание отдела пропаганды Кубанского краевого правительства». Вызванное требованием командования распоряжение атамана об изъятии ее из обращения фактически выполнено не было).

Принципиальное соглашение с Доном и Тереком было достигнуто как раз накануне общей эвакуации Ростова и Новочеркасска, перевернувшей вверх дном все предположения и в корне изменившей взаимоотношения наши с казачеством.

Кубанское действо

К октябрю положение на Кубани окончательно запуталось.

Парижская кубанская делегация при молчаливом соучастии правительства и Законодательной Рады объявила об отторжении Кубанской области от России… Кубанские пограничные рогатки до крайности затрудняли торговый оборот и продовольственный вопрос Юга, в частности душили голодом Черноморскую губернию. Саботаж кубанцами конференции ставил под сомнение возможность лояльного разрешения вопроса о создании общей власти… Правительственная агитация побуждала казаков к прямым действиям против главного командования…

После чрезвычайных усилий кубанского военного начальства пошли, наконец, пополнения на фронт. Полки, сведенные в сентябре до ничтожного состава в 70–80 шашек, увеличились до 250–300. Но положение от этого не улучшилось: «На фронте оставалась лучшая часть казаков, в станицах засели (ушедшие в тыл) шкурники и грабители, – писал командующий Кавказской армией… (письмо на имя генерала Покровского) – Ныне… (они), в виде пополнений, вновь вернулись в части и вернулись развращенные теми, в чьих задачах разложить и ослабить армию. Усилия самостийников за последнее время направлялись на наиболее стойкие отделы – „линейцев“, и пополнения из этих отделов наиболее развращены…»

Атаману Филимонову хорошо была известна закулисная деятельность самостийников. По его определению, игра их была рассчитана сначала на Петлюру, а потом на неудачи Добровольческой армии и армии Колчака… Когда в мае сибирские войска стали подвигаться к Волге, наши самостийники приготовились сложить оружие… И вновь зашевелились лишь после неудачи за Волгой и в связи со слухами о движении рабочих за границей… В последние месяцы, чувствуя, что зарвались, они решились на последнюю попытку – захватить власть на Кубани (из письма генерала Филимонова ко мне от 2 декабря 1919 г.). Для начала было выражено Законодательной Радой недоверие походному атаману генералу Науменко по вопросу об отдельной Кубанской армии, и Науменко вынужден был выйти в отставку (середина сентября). Предположено было в ближайшее время свергнуть и Филимонова. На пост кубанского атамана намечался Л. Быч, председателем правительства Воропинов, в состав кабинета – полковники Гончаров, Роговец и так далее – весь крайний сектор кубанских самостийников. Но генерал Филимонов продолжал относиться к положению с большим оптимизмом на том основании, что «значение на Кубани самостийников преувеличивается» и что «течение (это) никогда не имело корней в массах кубанского населения, а фабриковалось в г. Екатеринодаре в небольших и малозначащих партийных и радянских кругах». «Я всегда знал, – писал он, – что дело их давно осуждено на уничтожение». Поэтому атаман отвергал советы многих лиц выступить активно против самостийной группы.

Не отрицая отсутствия почвенности в самостийном течении, я не мог, однако, не считаться с тем, что эти «малозначащие» круги, не встречая должного отпора, в течение двух лет разлагали казачество, парализовали власть атамана и фактически правили и Радами, и Кубанью. И никаких объективных данных к переменам такого положения не было.