Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г.

На Круге все громче слышались голоса, требующие ограничения борьбы «защитой родных краев», а при обсуждении вопроса о форме присяги подвергалось поношению само имя России… Даже лояльные казаки говорили открыто на Круге: «главнокомандующий не учитывает момент… „Москву“ нужно держать в сердце, но говорить теперь можно только об освобождении казаков от большевиков…» Не понимали, что эти упрощенные лозунги убивают всякий импульс к борьбе в добровольцах: «Что же мы? – отвечали из их рядов. – Пушечное мясо для защиты ненавистных самостийников?..»

А на фоне общего бедствия и клокочущих страстей появлялись политические маклеры – чересчур дальнозоркие или чрезмерно близорукие, ссылаясь на исторические заслуги казачества и указывая панацею от всех взаимных столкновений и обид: «Нужно исправить северные границы Дона за счет Воронежской губернии и присоединить к нему Царицын (проект Доно-Волжского канала), разделить Ставропольскую губернию между Тереком и Кубанью и отдать последней Черноморскую губернию (порты Новороссийск и Туапсе)… Стоит только главнокомандующему поклониться этими землями казачеству, и все будет хорошо…»

Верховный Круг с первого же дня своего существования разлагался, дискредитируя идею народоправства. Не только «верховной», но никакой властью фактически он не обладал. Круг не мог указать путей, способных привлечь, и не обладал энтузиазмом, могущим увлечь казачество на борьбу. Но Верховный Круг имел достаточно еще сил и влияния, чтобы склонить чашу весов колеблющегося настроения уставшего, запутавшегося казачества к разрыву с Добровольческой армией и… к миру с большевиками. И с Кругом нужно было считаться.

Идея самостоятельного казачьего государства и самостоятельной казачьей армии под влиянием кубанских самостийников поначалу стала брать верх на Круге.

Еще до открытия Верховного Круга по поводу екатеринодарских настроений я телеграфировал генералу Богаевскому для передачи Кубанской Раде и Донскому Кругу, отмечая два важных случая последнего времени: отход Добровольческой армии с огромными потерями на Ростов для спасения казачьего фронта и… уход с фронта в самые тяжкие дни кубанских частей. «Невзирая на все случившееся, – писал я, – настоящее стратегическое положение, при условии принятия участия в борьбе кубанских казаков, обещает полную победу над большевиками… Но кубанские и донские демагоги, лишенные политического смысла, в ослеплении своем разжигают низкие страсти, возбуждают казачество против добровольчества и командования и тем рушат последние своды, поддерживающие еще фронт… Предвижу только два положения: с добровольцами или… с большевиками»[[202] ].

Через несколько дней в отчете Круга появилась фраза, сказанная будто бы на заседании его генералом Богаевским: «Если Круг предложит генералу Деникину уйти, он уйдет» и так далее. Я телеграфировал Богаевскому: «Ни в малейшей степени не считаюсь с желанием в этом отношении Круга. Веду борьбу за Россию на данном театре до тех пор, пока это возможно. А если идея общерусской государственности будет здесь попрана, вместе с Добровольческой армией перенесу борьбу на другой фронт…»[[203] ]

Разрыв грозил катастрофой обеим сторонам. Стратеги Верховного Круга могли заблуждаться, но Ставка и военачальники понимали прекрасно, что увод добровольцев повлечет за собой немедленное падение всего фронта, быть может, сдачу большевикам со всеми ее тягчайшими последствиями. С другой стороны, если Добровольческий корпус, хотя и с потерями, мог бы пробиться к Новороссийску даже сквозь большевистские полки и могущую стать враждебной ему казачью стихию, то на территории Кубани и Северного Кавказа оставались еще тысячи офицерских семейств, военные училища, гарнизоны, больные, раненые, чиновничество и вообще многочисленные элементы – российские, кубанские, донские и терские, связанные крепко с добровольчеством. Бросить их в пучине страстей, которые поднялись бы с уходом добровольцев, было немыслимо.

Вопрос для меня был ясен.

Никакие жертвы в области ограничения гражданской власти не велики, если благодаря им могло быть достигнуто оздоровление казачества и разгром большевиков.

С другой стороны, основы соглашения совершенно безразличны, если будет утеряна казачья территория, и в последнем случае важно лишь то, что ведет к возможно безболезненному исходу.

Эти мотивы легли в основу всех дальнейших моих отношений с Верховным Кругом и казачеством, приведших к ряду компромиссов, которые вызывали во многих российских кругах осуждение.

Я брал на свою голову, с полным сознанием своего долга, весь одиум «соглашательства» – ради победы или ради спасения тех, кто был связан с добровольчеством.

Имя генерала Лукомского было одиозно в казачьих кругах, и председателем правительства был назначен генерал Богаевский[[204] ], в состав правительства я согласился ввести должности министров по делам трех казачьих войск.