Вооруженные силы на Юге России

Немало темных элементов попадало и в войсковые части, иногда просто самозванцы прикрывались трехцветным Добровольческим шевроном. В северной Таврии они угнетали население незаконными реквизициями, подчас грабежами, в крымских городах производили незаконные обыски, «выемки», налеты, набрасывая густую тень на облик всего Добровольчества.

Безнаказанность большевистских главарей, большевистской пропаганды и агитации вызывала скрытые меры противодействия: частью по инициативе местных начальников, частью самочинно стали возникать негласные контрразведки. Временами печать сообщала и о кровавых самосудах (Ялта, Севастополь и др.), которые все приписывались также Добровольцам и вызывали волнение среди демократии, резолюции протеста, забастовки и т. д. Часто это было большевистской провокацией, иногда действительно делом рук офицерства. Но виновники, несмотря на принимавшиеся меры, обыкновенно не обнаруживались или оставались безнаказанными, вероятно, в силу той психологии, которая стала присущей и старшим и младшим чинам и которая ярко сквозит в описании тогдашней жизни Севастополя одним из военных начальников: «Офицерская среда уже не могла сдерживаться от самочинных арестов и даже убийств. Проезжими офицерами был застрелен в районе вокзала какой-то человек, распространявший большевистские прокламации и которого французский комендант не ликвидировал. Через несколько дней после этого случая несколько добровольцев-офицеров арестовали самочинно бывшего матроса шофера Лензука, убившего в январе 1918 года генерала Чебазского и его сына и некоторых других офицеров, и при конвоировании арестованного в комиссариат застрелили его. Оба случая попали в газеты с призывом «под суд». Вслед за тем комендант крепости получил телеграфное предписание о предании военно-полевому суду означенных офицеров. Распоряжение это вызвало целую бурю ропота. Офицерство говорило: «Когда матросы расстреливали офицеров, никто из начальства пальцем не шевелил для их спасения; когда пришли немцы и была возможность вылавливать и казнить убийц, этого никто не делал, и бывшие матросы и убийцы открыто и смело разгуливали по улицам Севастополя. И когда, наконец, несчастное исстрадавшееся офицерство начало вылавливать подобный вредный элемент, то начальство моментально позаботилось о предании суду того же офицерства».

Шли дни за днями, с севера надвигались уже регулярные советские дивизии, а дело развертывания крымских частей («Крымско-Азовской Добровольческой армии» – так наименованы были с 10 января войска Крыма, Таврии и Донецкого бассейна, подчиненные генералу Боровскому) не двигалось. Это было тем более досадным, что в трех северных уездах Таврии (Мелитопольский, Днепровский, Бердянский; в них была гетманская администрация, смененная потом военным управлением Добровольческого командования), где политические настроения, в силу постоянного и близкого общения с повстанческими бандами, были значительно напряженнее, мобилизация проходила все же сравнительно благополучно, а в Донецком районе (небольшая юго-восточная часть Екатеринославской губернии), в этой некогда цитадели южного большевизма, объявленный тотчас по вступлении туда 3-й дивизии первый призыв двух возрастных классов дал свыше 7 тысяч человек.

Я настойчиво с первых же дней требовал проведения мобилизации в Крыму и одновременно введения военного положения со всеми возникающими из сего последствиями для того, чтобы иметь реальную возможность проведения набора. Моя телеграмма о «промедлении и пассивности» правительства вызвала обиду и ссылку на «неподготовленность населения, не совсем дружелюбное отношение к Добровольческой армии, которое правительству приходится преодолевать, и, главным образом, непонимание населением мысли о принудительном призыве в Добровольческую армию» (Винавер. Телеграфный разговор со Степановым).

Перенос Ставки в Севастополь был решен под влиянием слагавшейся в декабре военно-политической обстановки и с целью избавить Ставку и кубанское правительство от нервирующей друг друга близости. Крымское правительство в этом случае добровольно слагало с себя верховную власть. Но ввиду преждевременных слухов об уходе правительства по обоюдному соглашению последовало официальное разъяснение, что «отношения командования Армии и крымского правительства остаются на прежних основаниях», в будущем же «определятся взаимным соглашением и условиями, которые будут созданы фактом перехода штаба».