«Вопль» Бердяева

А когда Н. Бердяев пишет, что будто церковь, подчиняясь, может христианизировать и коммунистическое общество антихристово, он, как видно, забывает страшные слова, что «дьявол подражает Богу». Как бы вся его бердяевская, а не православная церковь не превратилась в церковь дьяволову, в подмену Христа Антихристом…

Нет, не с советской властью духо– и человекоубийц придут в Россию Христов мир и Христова свобода, а против советской власти. В этом все наше исповедание.

Но если действительно церковь зарубежная «мешает» подневольной русской церкви, мученице-рабе, – зарубежная церковь мешать не должна. Будто, если мы не дадим «подписки» митрополиту Сергию, мы уже перестанем признавать радости и печали отечества своими? И разве не видим мы за словами митрополита Сергия России задавленной, удушенной России.

Только потому, что мы всегда видим, всегда зрим ее в совести своей, мы и просим: не душите же и нас, как уже удушили Россию.

Мы еще живы, свободны, мы еще открыто можем исповедовать перед всем миром русскую совесть. Не мешайте и вы нам. Мы тоже – Россия. И какие данные у Н. Бердяева, что митрополит Евлогий уже вступил на путь безоговорочного подчинения митрополиту Сергию, на путь духовного возвращенства?

Утверждаем, что у Н. Бердяева этих данных нет. Это – выдумка самого Бердяев, и она нужна ему для того, чтобы проговориться под конец о самом основном, о самом внутреннем смысле послания митрополита Сергия, что есть оно «ликвидация в зарубежной церкви периода, связанного с гражданской войной», то есть ликвидация самой эмиграции для полного торжества советов.

Нет, этого периода не удастся ликвидировать, доколе существует на земле, в России, антихристова власть повального истребления, явно подменяющая образ Сына Божиего образом Сына Звериного.

Н. Бердяев сам же установил, что мы – очаг свободной мысли и совести, вынесенный сюда именно периодом гражданской войны. Совесть России была бы открыто с нашей совестью, если бы Россия была бы свободной. Но Россия – не свободна, а мы – свободны: таковы фактические положения. И мы должны и для России добиваться нашего фактического положения, а не добивать и ее, и себя, принимая ее положение. Кто не желает освободиться от плена и рабства – тот не освободится никогда. И если бы все, как Н. Бердяев, и здесь, в свободе, и там, в рабстве, из-за фактического внешнего положения насилия отказались бы от внутреннего преоборения этого насилия, даже вплоть до отказа от совести своей, тогда – конец и церкви, и России, да и всему миру. Тогда не видать уже нам вовеки «нового неба и новой земли», а будет над нами опрокинутое небо и под нами – опрокинутая земля.

Бог – не шахматная игра философских софизмов и силлогизмов, а – жизнь. Бог – Любовь, Огонь, Дух, Который дышит, где хочет. И «нудится» Бог.

А что, если завтра – а ведь будет это завтра в России, если есть Бог, – а что, если завтра в России, вдохновленной от неслыханных мучений и жертв своих, подымутся к небу все руки в бряцающих цепях, и восстанут и выйдут из всех темниц и подвалов советских мученики Христовы, та Церковь истинная, соборная, сонмы страстотерпцев, которых непрестанно расстреливают в России сегодня, – а что, если эта Церковь истинная заговорит завтра в России, – с какой тогда церковью пойдет Н. Бердяев, с церковью «фактического положения» или с Церковью истины? С палачами или с жертвами?

Или религиозный философ Н. Бердяев уже не верит в таинство жертвы – в таинство воскрешения ее, в последнее таинство Христово?

Мы – верим. Мы чаем воскрешения мертвых. И совесть наша с жертвой воскрешающей, а не с палачом убивающим.

Нет, не к «обожению» через церковь земли зовет Н. Бердяев, а к новому, еще горшему «осатанению» ее.

Так в чем же выход?

Выход в том, чтобы не мешать друг другу.

Никто не будет и не намерен мешать митрополиту Сергию, но пусть и он не мешает совести нашей. Церковь – не в формальных связях, а в свете благодатном, в Таинстве Вечери. Христовой. Не будем мешать друг другу, хотя бы потому, что временно внешние наши положения противоположны: мы еще свободны, а там еще рабы.

И если воля Божья оторвала нас от Матери-России, что же, пусть оторвут нас теперь и от Матери-церкви.

Существо нашего духовного бытия от этого не изменится вовсе: все равно и тогда в живой нашей совести пребудут вечно нетленными и Россия, и Церковь ее.