«ВОПЛОЩЕНИЕ БЕССМЫСЛИЦЫ И АБСУРДА»

– А массы к ней созрели? – Корни июля нужно искать в июне. У всех революций есть общая черта – они держатся до поры до времени на энтузиазме; энтузиазм, пробужденный Февралем, сохранялся до самого лета, а потом градус воодушевления стал спадать. Война продолжалась, продовольствия не хватало, прибавки зарплат рабочим съела инфляция… А тут еще 18 июня по старому стилю Временное правительство объявило о начале нового наступления на фронте. Подготовка этого наступления оказалась центральным политическим вопросом, затронувшим интересы очень многих групп. В частности, она напрямую касалась Петроградского гарнизона, в отношении которого действовала договоренность Временного правительства с Петроградским советом: его полки на фронт не посылать, а оставлять на месте в качестве гарантов революции. Эта договоренность перестала соблюдаться, что вызвало большое недовольство солдат. Они подозревали командование в желании «разгрузить» наиболее революционные полки, командование же обвиняло солдат в трусости и желании и дальше развлекаться в Петрограде. Позиции обеих сторон имели под собой основания, гарнизон при этом все больше поддавался большевистской и анархистской агитации. У этой агитации пока была одна цель – повторить успех апрельских антиправительственных демонстраций, в результате которых в правительство вошли эсеры и меньшевики. Теперь же хотелось как следует «надавить» на правительство такими демонстрациями, чтобы левые взяли всю полноту власти себе. Запланированная большевистская демонстрация была отменена эсеровско-меньшевистским руководством Советов, вместо нее лидеры Советов назначили манифестацию на 18 июня, однако эта манифестация обернулась опять же успехом большевиков: большая часть ее участников шла с их лозунгами. Но левая мобилизация тогда была подрезана: начавшееся в этот же день наступление вызвало подъем патриотизма и многие надеялись, что оно станет успешным. Впрочем, успешным оно не было, и радикализация солдат стала нарастать лавинообразно – уже никто, даже сами большевики, не могли ее полностью контролировать. – В числе причин июльского кризиса называют еще и требование украинской Центральной рады предоставить ей автономию. Здесь-то что не понравилось солдатам? – Солдатам не понравилась весть о наступлении и об отправке их на фронт, а ситуация с Украиной стала, можно сказать, последней каплей. Изначально Центральная рада возникла в Киеве так же, как в столице Петроградский совет. Собрались украинские национальные активисты – интеллигенты разного рода (писатели, учителя, кооператоры, политики) с очень разными взглядами и политическим опытом – и назвали себя местной властью. Назвать-то они себя могли как угодно, но тут выяснилось, что их поддерживают украинские солдаты. Состоялась многотысячная манифестация, где прозвучало требование автономии. На самом деле Украина хотела даже больше, чем просто автономии, она хотела тех же привилегий, что на тот момент имели британские доминионы – Канада и Австралия, а некоторые ее представители в душе мечтали и о независимости. Урегулировать этот сложный вопрос из Петрограда отправилось несколько министров: киевлянин Терещенко, грузин Церетели и крайне популярный тогда Керенский. Они достигли компромисса: правительство уступило часть власти Центральной раде, взамен потребовав от нее не провозглашать автономию односторонне. Компромисс между тем возмутил министров-кадетов: те считали, что такие вопросы раньше Учредительного собрания даже затрагивать нельзя. В знак своего недовольства кадеты вышли из правительства. Солдаты с подсказки агитаторов расценили это как попытку давления на левых министров с целью сдвига политической оси вправо. Как следствие – возмутились. – И все-таки почему июльский кризис не стал великой июльской революцией? Только из-за неготовности большевиков? – Конечно, были и другие факторы. Первый из них – это изоляция движения. Хотя в некоторых других городах кроме Петрограда прошли демонстрации, они, как правило, не были столь энергичными: страна не поддержала столицу. Второй фактор – Керенский направил в Петроград еще не деморализованные войска с фронта, и даже информация об этом испугала бунтовщиков. И, наконец, в-третьих, в одной из газет были опубликованы документы, некогда находившиеся в контрразведке и утверждавшие, что большевики поддерживали связи с немцами. Все это повлияло на солдат – наиболее радикальные полки были разоружены. – Что конкретно писали о «немецком следе»? Вспоминали «пломбированный вагон»? – О вагоне уже давно говорили. На этот раз речь шла об обмене телеграммами между немцами и людьми, связанными с большевиками, а также о различных коммерческих операциях последних. Общая схема описывалась следующим образом: дефицитные в России товары завозились из Германии в Финляндию, попадали на наш внутренний рынок, продавались, а вырученные деньги тратились на финансирование большевистской партии. Я не уверен, что в честном суде эти документы контрразведки послужили бы основанием для квалифицированного осуждения. Знаете, в Шотландии присяжные кроме вердиктов «виновен» – «не виновен» могут выносить еще и третий вердикт: «не доказано». Это в том случае, если у них существуют сильные подозрения в вине обвиняемого, но оснований для однозначного осуждения нет. В отношении большевиков можно было бы сказать что-то подобное. Впрочем, понятно, что революций без интервенций с той или другой стороны не бывает. Россия стала полем грандиозной идеологической и пропагандистской войны еще до февраля: Германия стремилась вывести страну из войны, Англия, Франция – поддержать ее боеспособность. Сторонники Корнилова, скажем, получали деньги от англичан и французов; большевики могли рассчитывать на помощь немцев. – Июльский кризис закончился для большевиков разгромом, а как чувствовали себя победители? – Временное правительство смогло переложить на большевиков ответственность за поражение на фронте, что укрепило его позиции. Меньшевики и эсеры, доминировавшие в Совете солдатских и рабочих депутатов, продолжали сторониться реальной власти. С этим связан даже анекдот времен июльского кризиса: толпы демонстрантов окружили Таврический дворец, к ним вышел эсер Чернов, и какой-то рабочий, держа Чернова за лацканы пиджака, стал кричать: «Сукин сын, бери власть, пока дают!» Но какая там власть – они даже в правительство до мая не хотели войти. Тому находились теоретические и практические основания. С точки зрения эсеров и меньшевиков, Февральская революция была им «чужой» – буржуазно-демократической, соответственно, отвечать за ее последствия они не собирались. Петроградский совет как раз предоставлял такую власть без ответственности: он контролировал правительство, оставаясь бесконтрольным. Тактически эта позиция казалась очень выгодной, и менять ее никто не спешил. С другой стороны, разумные политики того времени понимали, что любая революция – это потенциальная гражданская война, и удержать страну от такой беды могут только компромиссы – и с кадетами, и с генералами, и с предпринимателями. Решительно перетягивать одеяло на себя большинство левых не хотело.