Воплощенный идеал (сборник романов)

— Итак, — продолжал аморф, — единственное, что нам придется сделать, это насадить побольше чашелистника у куполов. Червь будет курсировать между ними и взрыхленной площадкой, пробираясь на восток, поближе к источнику питания. Он будет жить в этом месте до тех пор, пока сохраняются деревья. Таким образом у нас не будет проблем с водой. Ну как? Неплохая идея?

Из будки доносились возбужденный голоса, Бригс и Левер, вскочив на ноги, пожимали друг другу руки, хлопали друг друга по спине, а Левер тряс руку аморфа. Стордал включил свет, и двое мужчин вывалились из будки в сопровождении аморфа, который смущенно улыбался.

— Великолепно! — воскликнул Левер. — Сантана, ты можешь считать это заключительным экспериментом.

Врач смотрел на них с неодобрением, почему-то не разделяя восторга.

Бригс задумался.

— Господи Иисусе, — бормотал он, — а если взять шесть ученых, из которых каждый — эксперт в своей области, и синтезировать их знания в одном аморфе? Каких высот в науке можно достичь! Ты думал об этом, Эйвио?

— Да, думал, — ответил тот серьезно. — Наивно было бы полагать, что об этом не думает больше никто.

8

Сами по себе существа не представляют опасности, она заложена в интеллекте человека. Кто знает, что вытащит на свет аморф из глубины человеческого подсознания. Зло, агрессия, которые человек всю жизнь может держать под контролем, в один прекрасный момент выплеснутся наружу…

Таковы были споры между интеллектуалами.

Не углубляясь в эти споры, аморфы все больше проникали в жизнь поселка, пока не стали неотъемлемой ее частью.

Стордал сидел на поваленном дереве и смотрел перед собой. Он расположился на склонах кургана, примерно в трех милях от поселка, и густая поросль чашелистника скрывала его от любопытных глаз, вооруженных биноклями. Солнце клонилось к закату, ветер, налетая с суши, шелестел листьями у него за спиной. Облака пробежали, небо прояснилось, приобретя чистый сиренево-розовый оттенок. Любуясь им, Стордал не замечал кружащихся в воздухе песчинок.

В нескольких шагах от Стордала, на склоне холма, играла маленькая девочка. Это была ее любимая игра: она «принимала гостей». Срывая со стебля крепкие «блюдечки», она переливала влагу из одного в другое, потом, улыбаясь, предлагала гостям «чай», а вместе с чаем всамделишные «взрослые» разговоры.

Глядя на нее, Алекс не просто наблюдал: он дарил ей свою любовь. Не произнося ни слова вслух, он просто испытывал эту любовь; и большего счастья он не желал.

Вдруг девочка подбежала к нему.

— Папа, Эл не хочет есть печенье, — обиженно произнесла она, глядя ему в глаза долго и упорно, тем взглядом, который всегда приводил его в замешательство. — Он говорит, что хочет другое, с шоколадом, — продолжала она. — Скажи ему, чтобы он съел это. — Недовольная тем, что отец не торопится, Элис похлопала ладошкой по его руке: — Скажи, что так нужно!

Ротик дочери мал и четко очерчен, подбородок упрям; щеки — румяны. А глаза… Это ее главное достоинство. Серо-зеленые, опушенные густыми ресницами, невероятно выразительные, эти глаза то открыто вопрошают, то сверкают гневом, то лучатся счастьем, то грустят.

Девочка независима, своевольна, а временами нежна и ласкова. Стордал говорит себе: «Внешность не всегда играет решающую роль; Элис возьмут замуж за то, что она личность. Сначала мальчишки будут преследовать ее, как стая собак, а лет через десять она им покажет, где раки зимуют».

— Подойди ко мне, детка, — ласково позвал он. — Послушай меня. Я хочу кое-что шепнуть тебе на ушко.

Дочь пошла к нему, потом остановилась, широко улыбнулась, и вдруг отпрыгнула назад.

— А что ты хочешь шепнуть?

— Это тайна.

— Знаю я твою тайну! — она завертелась вокруг своей оси, став центром летящего облачка из легкой ткани. — Ты скажешь, что любишь меня, а потом поцелуешь. Никакая это не тайна!

«Самонадеянная зверюшка, — подумал Стордал с нежностью, глядя, как она разливает „кофе“. — К восемнадцати годам выскочит замуж. Будем надеяться, что попадется разумный парень, сейчас вокруг столько всяких шалопаев».

Он наблюдал за игрой Элис, пока не стемнело. А потом покинул ее.

Это и был его идеал.

В доме Уолтерсов ужинают. Джеймс и Агата, муж и жена, сидят за столом.

В комнату входит аморф — существо неопределенного-возраста, пола и внешности, и вносит еду.

— Спасибо, — сказала Агата. — Поставь на стол.

Миссис Уолтерс выбирает со дна кастрюли куски искусственного, специально обработанного мяса и шлепает их на тарелки. На чистом фаянсе расплываются лужицы подливки. Зловещая тишина повисает над столом, пока хозяин перепиливает свой кусок.

— Ч-черт, опять все то же, — ворчит он. — Агата, сегодня я в последний раз ужинаю дома, неужели нельзя было по-человечески приготовить эту пакость? Ведь меня неделю не будет. — Он постучал по куску. — Это же дуб. Я уверен, можно сделать его мягким. Другие жены умеют.

— Это не я готовила, а Руби, — миссис Уолтерс взглянула на аморфа, равнодушно стоящего у стены.

— Ты или Руби, какая разница? У нее должны быть твои способности, раз уж она — мой идеал.

— И твоя терпимость тоже. Он ведь и мой идеал.