Вопреки абсурду. Как я покорял Россию, а она - меня

Он предлагал продвинуть поправку, которая позволила бы нашей компании импортировать мебель и комплектующие по льготному тарифу. Мы отдавали должное этому нестандартному подходу, но хотели изменить общие правила, а не добиться исключений для ИКЕА. В долгосрочной перспективе положение избранных только создало бы для нас лишние проблемы. Единственным нашим реальным оружием была угроза свернуть инвестиции и уехать из России. Но поскольку было немало тех, кто не хотел бы видеть ИКЕА в России, это оружие было практически неприменимо. Кроме того, мы уже начали строить и нанимать сотрудников.

Ситуация была очень серьезная. Мы были вынуждены продолжать строить, набирать людей и готовиться к открытию и одновременно к тому, чтобы свернуть все работы и уехать. Мы понятия не имели, какой из этих сценариев в конце концов реализуется. Самые спокойные и уравновешенные из нас пережили не одну бессонную ночь и не раз хватались за сердце.

Никогда не забуду мою первую встречу с послом Швеции в России, Свеном Хирдманом. Этот очень прямолинейный человек встретил меня со словами:

– Так это ты у нас из ИКЕА. Тогда объясни, как же вы можете быть такими идиотами, чтобы начать строительство, не разобравшись сперва, что здесь происходит?

Что тут скажешь? Единственное, что я смог ответить:

– Если бы мы точно знали, что здесь происходит, нас, пожалуй, здесь бы не было. Было бы жаль, не правда ли?

ПРАВЛЕНИЕ СОМНЕВАЕТСЯ

Неожиданно нам нанесли мощный удар – причем в спину. Правление INGKA Holding, которая управляет группой компаний ИКЕА, приняло непостижимое для нас решение – перенести открытие, намеченное на октябрь 1999 года, самое раннее на 1 апреля 2000 года.

Таков был результат компромисса между членами правления, многие из которых были против решения Ингвара Кампрада вывести ИКЕА в Россию. Перенос даты открытия позволял хотя бы отчасти переждать экономический кризис, и правлению было легче согласиться на этот по-прежнему рискованный проект.

Для нас это было знаком: правление сомневается в нашей способности добиться решения вопроса об импортных пошлинах.

Мы отдавали все силы работе и не допускали даже мысли о том, что наш полностью готовый к открытию магазин с практически укомплектованным штатом сотрудников будет полгода простаивать. И все это исключительно из-за нерешительности правления компании.

Как сообщить соратникам, что наша собственная компания вдруг не позволяет нам открываться, было за пределами нашего понимания.

Естественно, я в целом уважал желание Кампрада добиться единства мнений в правлении, но в данном случае это единство достигалось за счет дополнительных трудностей для российской команды. Вне себя от злости я написал Ингвару не самое дипломатичное письмо, в котором упрекал правление в некомпетентности и профнепригодности. Позже Ингвар рассказывал, как это письмо несколько раз отправлялось с его письменного стола в мусорную корзину и обратно, но в конце концов он все-таки решил мне ответить. В письме, которое я получил, – как всегда, написанном Ингваром от руки, – он точно так же, не стесняясь в выражениях, прокомментировал, что не мне, допустившему за годы работы в ИКЕА столько промахов и ошибок, выступать в данном случае судьей. Обмен этими резкими письмами на какое-то время остудил наши отношения. Это была не первая их проверка на прочность, поэтому мы оба прекрасно знали, что разлад вряд ли продлится долго.

Мои личные отношения с Кампрадом за то время, что я провел в ИКЕА, бывали всякими – от теплых и дружеских, когда мы общались очень тесно, до совершенно холодных. Ингвар – чрезвычайно яркая и сильная личность, находиться с ним рядом психологически очень непросто, поэтому периоды охлаждения иногда воспринимались как возможность перевести дух. Но все время мы сохраняли друг к другу глубокое уважение.

БОРЬБА СО СВОИМИ

В знак слабого, но демонстративного протеста против решения правления мы назначили новую дату открытия на 22 марта 2000 года, за неделю до истечения рекомендованного нам срока. Мы торопились как можно быстрее запустить рекламную кампанию, чтобы уже ничего нельзя было изменить. По-детски наивно, конечно, но уж очень хотелось! Даже несмотря на то, что российскому правительству еще только предстояло внести изменения в пиши об импортных пошлинах.

То, что мы рискнули официально объявить дату открытия, не дожидаясь выполнения главного условия, при котором это открытие вообще было возможно, только сейчас кажется мне нелогичным. Возможно, это потому, что изменению импортных пошлин мы уделяли столько сил, что даже не допускали мысли о неудаче. Для нас альтернативы не существовало – мы открываемся, и точка.