Вопреки любой логике

— Ну, кто тебе виноват, что ты Гордея-младшего отрастил, — усмехнулась девушка ехидно и шагнула в распахнувшиеся створки лифта, открывая 2гис на ангелфоне, дабы ввести адрес места, куда им было необходимо попасть. Дурманящий порошок взяли, время как раз близилось к часу ночи, и как приличная будущая монашка — Валентина уже должна спать.

— Ну, с Богом!

— Я об этом еще пожалею… — притворно вздохнула Наташа, качая головой.

Валентина Петровна в этот вечер думала только о том, как завтра с утра пораньше приготовит опостылевшие ей до печенок овощи, стараясь перестроить свой организм под скудный рацион будущего духовного наставника, коим она желала стать. Помолившись и в очередной раз, отпустив себе грехи через церковный интернет-сайт, женщина вздохнула, обратив взор на свое усталое лицо, отразившееся в зеркале висящем, над туалетным столиком. Этот столик, одно из немногих, что она успела забрать от бывшего мужа.

«Грязная, порочная, бесчестная женщина! Я стыдился тебя, потому ушел к Юлечке!» — она все еще слышала его жестокие слова в своей голове, вспоминая как брызгал слюной Геннадий, покрываясь от ярости красными пятнами, трясся вяленьким, опавшим хозяйством. Ведь застала его Валентина аккурат во время рабочего процесса прямо на столе его кабинета генерального директора. Раскинутые длинные ноги его молодой, стройной секретарши и пыхтящий над ней драгоценный супруг, с которым Валентина прожила десять безоблачных лет, посвящая себя уюту в доме, периодически отрываясь от реальности писательством. Потому что со временем жизнь в доме стала пресной, Геннадий прекратил проявлять активность, не хотел заводить детей, ссылаясь, что еще рано, а она уходила в мир своих историй, выдумывая своим героиням горячие приключения с настоящими мужчинами. Так рано превратилось в поздно и вот уже Петровой 38, карьера менеджера средней руки давно позабыта за кастрюлями и стиранными рубашками, на лице прибавилось морщи, тело потеряло прежнюю упругость, на голове добавилось седых волос, а мир стал в миг унылым, серым и бесконечно одиноким.

Вот прям, как в монастыре. Где не будет ничего привычного для нее, только монахини и постоянные молитвы. Посвятит свою жизнь служению Бога и помощи нищим.

С этими мыслями женщина улеглась в кровать, выключив предварительно свет, в единственной спально-гостевой комнате и накрылась пуховым одеялом с головой, закрывая глаза. Сон уже почти настиг ее сознание, как послышался странный шум, а в нос попала какая-то пыль, от которой все внутри зачесалось и захотелось чихнуть. Женщина немного поерзала, потирая сонно нос, когда над ее головой раздался громогласный голос:

— На колени презренная рабыня! Теперь ты в моей власти! — какой-то свист и щелчок рассек тишину ночи своим звуком. Очень похоже на хлыст, который так любили использовать герои Валентины. Женщина в испуге подскочила, нервно ощупывая стену за спиной в поиске выключателя, который какой-то умник присабачил прямо над ее диваном, что сейчас было на руку.

Яркий свет загорелся, являя видение народу. Женщина ошалело моргнула, выдохнув в панике:

— Граф?!

Высокий, статный молодой мужчина с зачесанными назад светлыми волосами, стоя в кожаных бриджах, высоких сапогах и расстегнутой на крепкой груди рубашке, держал в руке хлыст, которым он вновь щелкнул по погрызенному молью ковру. Мышцы на его груди, видневшейся из распахнутого ворота, перекатывались, а груди Валентины сладко затомлело от невероятного восторга и восхищения.

Она как-то даже забыла спросить, что происходит и кто он такой. Просто прекрасный сон, не иначе.

— Ты где, презренная?! — взревел мужчина ее мечты и в распахнутые двери гостиной, служившей одновременно, и спальней влетела та, кого Валентина в своем романа назвала Госпожой Миледи. Соблазнительницу, искусительницу и покорительницу мужских сердец. Ее грудь была, приподнята корсетом, и пышная юбка под которой прятались длинные ноги в чулках с туфельками на квадратном каблучке. Валентина точно помнила, что выше располагался пояс, где крепился кинжал. О да! Ярко-алое платье с золотыми вставками, длинные темные волосы, большие невинные глаза, кокетливый тоненький голосок…

— Я не твоя и тебе не подчиняюсь! — взвизгнула Миледи так, что Валентина аж подпрыгнула, хлопая глазами. Сама Миледи провела языком по пухлым алым губам, как-то подозрительно алым и подозрительно пухлым, подтягивая корсет на груди, тихонько чертыхаясь.

— Гребанный удушающий инструмент пыток, — прошипела она, вновь щелкнул кнут совсем рядом с ней, и Миледи возмущенно посмотрела сначала туда, где он ударил, возле носок ее туфель бросила, а затем подняла возмущенный взор на графа.

— Оборзел? — лаконично поинтересовалась Миледи, и писательница принялась вспоминать, где была такая сцена? Наконец ее осенило. Это последняя сцена из его особняка, когда граф застал эту шпионку в своем доме. В пятой главе. Здесь должно было произойти ее первое крещение в мир разврата и посвящение в нижнюю.