Вопреки судьбе (СИ)

А реальность вокруг них тем временем окончательно потеряла очертания. Ангел до крови закусил губу, с бессильным чувством вины понимая, что теперь уже поздно даже просто окликать Кроули. Поздно и нельзя — достаточно будет секундного замешательства, секундной потери внимания, и…

…И он умрёт, быстро и почти безболезненно, а Кроули останется медленно растворяться во вновь обретших плотность стенах. Один.

Навсегда.

Если, конечно, его не найдут владыки Ада.

Азирафаэль прерывисто всхлипнул и поспешно зажмурился.

Сгущающийся вокруг них склизкий холод становился всё отчётливее. Ангел слабо шевельнул головой, боясь ощутить под виском ту же липкую пустоту. Руки Кроули на его плечах тут же вздрогнули, слабо сжимаясь. И Азирафаэль с облегчением вздохнул, цепляясь, как за спасительный якорь, за ощущение щекочущих ноздри мягких волос. За тепло вздрагивающего тощего тела под судорожно сцепленными ладонями. Они вырвутся. Должны вырваться. Должны и смогут. Кроули справится. Пока они оба верят в это — справится. Ангел не мог сделать сейчас ничего, чтобы помочь Кроули подниматься сквозь пласты инфернальной реальности. Только верить.

…Но хоть это он умел делать в совершенстве. Ангелы вообще мало что умеют делать лучше, чем верить.

И что с того, что в этот раз эта отчаянная, исступлённая вера направлена не на того, на кого обычно?..

Азирафаэль почувствовал, как обхватывающий их холод становится сильнее. Как смыкается вокруг них плотное ледяное ничто. Сжимает в своих тяжёлых объятиях. Дёрнулся в панике, слишком отчётливо вспомнив, как это было в прошлый раз… Замер, чудовищным усилием воли заставляя себя не шевелиться, не мешать Кроули.

Задержал дыхание, в бессильном давящем страхе надеясь переждать этот приступ ледяного плена. А спустя ещё несколько мгновений беззвучно застонал и ещё крепче сжал за спиной Кроули уже онемевшие от усталости руки. Он почти не чувствовал пальцев — должно быть, они слишком близко были к ледяному дыханию смыкающегося вокруг них Ада. Поэтому ощутил, скорее, не ими, а всем телом, как напрягся ещё сильнее, задыхаясь от непосильной тяжести, а потом судорожно задёргался Кроули. Ощутил — и яростно прижал его к себе, с далёким недоумением прислушиваясь к медленно вскипающей в душе волне незнакомой, кипящей ненависти. Нет. Ни за что. Не отдаст.

«Держись, дорогой мой… Всё будет хорошо, только держись…» — непрерывно, как мантру, твердил он, мысленно пытаясь дотянуться к сознанию Кроули. Чуть повернул голову, стараясь плотнее прижаться виском, передать, через их соприкасающиеся тела, хоть каплю тепла, каплю сил, жизни, которую сейчас безжалостно высасывала из демона равнодушная граница двух Кругов. На миг испугался было — демонам привычна ненависть, они ею живут, но Кроули… он…

И почти тут же понял, что боялся зря. Он видел её — видел так, как мог бы видеть и чужие Силы, не блокируй проклятый ошейник всех его способностей. Ненависть кипела в его душе, никогда не знавшей подобных чувств, бурлила, выплёскиваясь наружу, за пределы сомкнутых коконом чёрных крыльев — он почти чувствовал, как съёживается, отдёргивает щупальца оживший не-камень, пытающийся задушить их в своих объятиях. И там, где она смешивалась с отчаянной яростью и жаждой спасти, от которых буквально светились тёмным золотом антрацитовые перья, вспыхивал яркий, кипенно-белый, солнечный свет.

Азирафаэль облегчённо выдохнул. И, чуть повернув голову, осторожно толкнул пульсирующую в сердце волну тепла прочь, переливая в болезненно вздрагивающее тело в своих объятиях.

Закусил губу, чувствуя, как дёрнулась, тягостно натянулась внутри тугая струна: у них обоих уже не было сил, даже чтобы держаться самим. И упрямо выдохнул, усилием воли вырывая из души ещё крупицу согревающего света. Окутывая им, обнимая меркнущую искру чужого сознания, помогая дышать. С облегчением чувствуя, как согревающая, принадлежащая только ему любовь — любовь, не Сила, не то, что можно запереть холодом адского ошейника, не то, что может обжечь мёртвый прах демонической сущности — беспрепятственно проникает в чужое тело. Впитывается, не встречая ни малейшего сопротивления, подталкивает спотыкающееся сердце, не даёт сорваться в подступающую со всех сторон темноту.

Азирафаэль не знал, поможет ли это хоть немного задыхающемуся от усталости Кроули. Понимал только, что мучительные судороги, прокатывающиеся по спине Кроули, не становятся сильнее, не переходят в агонию. Что Кроули дышит — всё ещё дышит, он чувствовал плечом это слабое щекочущее тепло. Что Кроули всё ещё борется.

Надолго ли? Он не знал. И делал единственное, чем мог помочь — делился тем немногим, что у него ещё осталось. В конце концов, это было справедливо. Это было… правильно.