Вопреки всему

Танк заворочался, угодив одной гусеницей в яму, второй размолол труп немца, только обрывки шинели с кусками рваного мяса полетели в сторону окопной линии, и в ту же секунду вспыхнул – машину подбили бронебойщики. Попали толково, очень точно, – хороший стрелок нажал на спусковой крючок противотанкового ружья, – угодили в моторную часть, и по броне танка, по прилипшей к ней кускам льда, снега, по железному хламу, прикрученному к крюкам, задвигались, забегали суматошные языки огня.

Взвыв на высокой ноте, танк отполз назад метров на пятнадцать и застыл – заклинило, как понял Куликов, двигатель. Откинулся верхний люк, в проеме возникла черная фигура, нырнула вниз, на снег, но Куликов не дал танкисту уползти, подсек короткой очередью, вогнал его в землю. Двух других завоевателей, вылезших из танка, он не видел, они выбрались через боковой люк, – у некоторых моделей немецких танков имелись боковые люки, их впору было сравнивать с дверями, – впрочем, пулеметчик в этом не разбирался и в детали не вдавался.

Через несколько минут был подбит второй танк, заполыхал, задымился – его вместе с башней окутало черное маслянистое облако, накрыло жаркой кудрявой тканью, как маскировочной накидкой, третий танк поспешил дать задний ход.

Откатившись метров на сто, он трижды харкнул длинным рыжим огнем – сделал три выстрела по позициям роты Бекетова и, взревев двигателем, поводя из стороны в сторону стволом пушки, исчез. Пара неприцельных хлопков петеэровцев, совершенных вдогонку из противотанкового ружья, вреда ему не причинили.

Оставшись без поддержки, автоматчики также покатились назад – кто бегом, кто ползком, кто на четвереньках, Куликову пришлось их цеплять на мушку по одному и бить короткими очередями. Всех он, конечно, не достал – при пулеметной стрельбе издали много не наработаешь, но кое-кому из захватчиков уже вряд ли удастся вернуться на реку Рейн в Висбаден или в старый рассохшийся городишко Магдебург. Уже одно это поддерживало в Куликове хорошее настроение целых полдня.

А Блинов, тот вообще улыбался, как майское солнышко, насвистывал под нос известную лагерную песенку про задумчивого зэка – «Не для меня весна придет» – и был очень доволен своими окопными успехами.

День выдался сырой. Собственно, в марте в здешних краях редко бывают сухие дни, рядом с лесами дышат болота, их тут так же много, как и различных сосновых рощ и березовых колков, может быть, даже больше, чем хвойных боров и смешанных клинов, примыкающих к этим борам; мокреть, наполнявшая воздух, пробирала до костей.

На родине у Куликова, в Ивановской губернии, такой сырости нет, там много суше, хотя есть места также болотистые, болот, может быть, даже больше, чем здесь, а мокрети меньше. Интересный казус природы. Если же не казус, то тогда что еще?

После двенадцати дня немцы снова полезли в атаку, автоматчиков, как и утром, поддерживали танки, число их удвоилось, танков было шесть; бойцы бекетовской роты тоже не остались без усиления – прибыли артиллеристы, выкатили на прямую наводку три пушки-сорокапятки.

Сорокапятка – пушчонка хоть и маленькая, на вид неказистая, солдаты ее на руках катают, а подкалиберным снарядом пробивает у хваленых немецких танков лобовую броню. «Тигра», может, и не возьмет, но «тигров» на их участке фронта еще не было ни одного, и Куликов никогда не видел их, но фрицевскую броню в танках прежних выпусков сорокапятка прошивала насквозь. Хоть и невелика была калибром прибывшая артиллерия, и неказиста внешне, а почувствовали себя с ней пехотинцы лучше.

Плюс к сорокапяткам имелись еще бронебойщики со своими длинными ружьями, а это тоже сила, так что красноармейцы чувствовали себя еще увереннее. Воевать можно было.

Впрочем, когда Куликов прильнул к пулемету, то уже ни сорокапяток, ни расчетов противотанковых ружей не замечал, он окунулся в свое варево боя, в самую середину, сам выбирал для себя цель и старался поразить ее.

Только отмечал боковым, каким-то вспомогательным зрением – вот зачадил черным маслянистым дымом под высоткой один танк, следом за ним загорелся другой, это родило в пулеметчиках победное, сладкое чувство, разбавленное злорадными нотками: нечего было приходить на чужую землю, господа иноверцы, вас никто сюда не звал…

Один из танковых снарядов всадился точно в ротный окоп, обвалил его с обеих сторон, похоронив под землей сразу трех человек, одному сержанту отрубил по плечо руку, второго бойца, совсем еще юного новобранца, явно приписавшего себе на призывном пункте пару лет, густо нашпиговал осколками… Так густо начинил железом, что сделалось понятно – парень не дотянет до первой перевязки. Третьему разорвало живот.

Этот парень лежал на дне окопа, бледный до прозрачной синевы, и торопливо шарил пальцами вокруг, подбирал свои кишки, перемешанные с мусором, с грязью и земляным крошевом, засовывал к себе в живот и умолял двух бойцов, склонившихся над ним: