Таксист — сам имевший пожилого отца и потому хорошо знавший, какими раздражительными бывают старцы, — выразил готовность подождать Либора на стоянке или дать ему номер своего телефона, чтобы он мог вызвать такси, когда потребуется.
— И еще там ходят автобусы, — добавил таксист.
— Мне это ни к чему, — сказал старик.
— И все же возьмите на всякий случай… — сказал водитель, протягивая ему карточку.
Либор опустил карточку в карман, не взглянув на нее.
Он выпил виски в пабе с темным плиточным полом, сидя за круглым столиком с видом на море. Столик очень походил на тот, за которым когда-то давно он сидел вместе с Малки, приехав в эти места для проверки своей решимости одновременно уйти из жизни. А может, они тогда сидели за соседним столиком, это не столь уж важно, в конце концов. И вид отсюда в тот день был точно такой же: скалистая береговая линия загибалась к западу, море казалось бесцветным, — во всяком случае, оно не имело какого-то определенного цвета, за исключением серебристой полосы вдоль горизонта.
Проглотив еще одну порцию виски, он покинул паб и начал медленно взбираться по склону, покачиваясь под порывами ветра в одном ритме с деревьями и кустами. День был пасмурным, и меловые утесы над морем окрасились в грязновато-серые тона.
Помнится, в тот раз он сказал Малки:
— Чтобы сделать это, потребуется толика отваги.
Малки какое-то время молча обдумывала его слова.
— Лучше будет сделать это в темноте, — сказала она наконец, когда они рука об руку спускались обратно к пабу. — Я дождусь темноты и просто пойду вперед, не останавливаясь.
Он миновал пирамидку из камней — точно такую мог сложить когда-то библейский Иаков или Исаак — и плиту, на которой были вырезаны строки из псалма: «Паче шума вод многих, сильных волн морских, силен в вышних Господь».
Ему показалось, что число деревянных крестов вокруг уменьшилось по сравнению с его прошлым визитом. А ведь их, по идее, должно становиться все больше. Вероятно, кресты понемногу удаляют, выдержав приличествующую паузу.
Интересно, какая пауза считается приличествующей в таких случаях?
А вот и букетик цветов, привязанный к ограждению из колючей проволоки. С ценником из «Маркса и Спенсера» [130]— «4 фунта 99 пенсов». «Эти на памяти не разорятся», — подумал он.
Место было отнюдь не безлюдным. Подъехавший автобус выгрузил компанию пенсионеров. Люди на мысу выгуливали собак и запускали воздушных змеев. Некоторые провожали его взглядом. Бегущая трусцой парочка поприветствовала его дружным «хелло!». Но в целом здесь было тихо; ветер сдувал людские голоса с обрыва над морем. В какой-то миг ему послышалось овечье блеяние, а может, это кричали чайки. И он вспомнил свой дом.
Однажды Малки шутливо заметила, что ее любимому потребуется слишком много времени, чтобы долететь с вершины утеса до уровня моря. Но этим словам не суждено было подтвердиться на практике. При всей ее вере в то, что она вышла замуж за человека исключительного, Либор не умел летать и не был непотопляемым. Он камнем устремился вниз, к линии прибоя, — как и любой другой человек, шагнувший за край.
Известие о том, что его сын ехал вместе с Либором в истборнском поезде, Треслав получил от матери Альфредо, который увидел лицо Либора в выпуске теленовостей — «ветеран журналистики бросился с утеса Бичи-Хэд, это уже третье самоубийство здесь с начала месяца» — и опознал в нем столетнего старца из поезда. Альфредо сказал матери, а та не поленилась связаться с Треславом после того, как прочла в газете имя самоубийцы и вспомнила, что с этим человеком дружил отец ее ребенка.
— Тут случилось одно странное совпадение, — сообщила она тем би-би-сишным голосом, каким обычно рассуждала о «притоке свежих идей» или о психической ущербности Треслава.
— Какое именно?
— Альфредо и твой друг вместе ехали в поезде.
— Да, это совпадение. Но что в нем такого странного?
— Странно, что два человека из твоего прошлого оказались на соседних сиденьях.
— Либора я не отношу к прошлому.
— Но ты ведь не можешь по-другому, Джулиан. Едва встретив человека, ты уже заносишь его в свое прошлое.
— Да пошла ты! — сказал Треслав и дал отбой.
Так что о смерти Либора он узнал не от нее. Если бы известие дошло до него этим путем — через Альфредо и Джозефину, — он мог бы сгоряча дойти до рукоприкладства. Ему было противно даже слышать их имена одновременно с именем Либора или вспоминать об их существовании в том же мире, в котором жил его старый друг. Наверняка этот поганый мальчишка втянул старика в разговор и наплел ему каких-нибудь гадостей. В этих новых вагонах люди сидят друг напротив друга и поневоле начинают интересоваться попутчиками, а если таковым оказывается одинокий мужчина, едущий в Истборн, это уже наводит на определенные мысли…