Вопрос первоочередности

- Екклесиаст, один, восемнадцать, - отпарировал Томас Кен, также, видимо, разгорячаясь. Я распознал какую-то старую ссору, которая не имела никакого отношения ни ко мне, ни к опытам. - "Доколе, невежды, будете любить невежество? Доколе глупцы будут ненавидеть знание?"

- Притчи, один, двадцать два. "Мудрость твоя и знание твое - они сбили тебя с пути".

Заключительный удар прикончил беднягу Кена, который не сумел вспомнить источник этой цитаты. Он покраснел от такого публичного унижения, отчаянно пытаясь найти ответ.

- Исайя, сорок семь, десять, - с торжеством объявил Гров, когда поражение Кена стало очевидным для всех.

Кен со стуком бросил нож и встал, чтобы выйти из-за стола. Руки у него тряслись. Я боялся, что дело дойдет до драки, но все было только представлением.

- К римлянам, восемь, тринадцать, - сказал он, с ледяной медлительностью отвернулся от стола и решительным шагом удалился из трапезной. Мне кажется, эту заключительную ссылку услышал только я, а мне она ничего не говорила. Манера протестантов перестреливаться цитатами из Библии всегда казалась мне несколько нелепой, даже кощунственной. Как бы то ни было, Гров, во всяком случае, ничего не услышал, а наоборот, казалось, был очень доволен тем, что победа осталась за ним.

Поскольку никто не прерывал молчания, я решил (как иностранец, ничего не понявший в происходившем) как-нибудь замять случившееся.

- Я не богослов и не священник, - сказал я в стремлении вернуть спор в логическое русло, - но я изучал медицинские искусства. И я знаю, что во многих случаях лекарство равно может убить и исцелить. Я полагаю моим долгом узнавать как можно больше и помогать моим пациентам выздоравливать. Надеюсь, в этом нет ничего неблагочестивого.

- Почему я должен полагаться на ваше слово, когда оно противоречит великим светилам прошлого? Что такое вы в сравнении с их величием?

- Поистине карлик, и я почитаю их не менее, чем вы. Разве Данте не назвал Аристотеля il maestro di color qui sanno* [Мастер цвета, который излечивает (итал.).]? Но я прошу вас не об этом. Я прошу вас вынести решение по результатам опыта.

- А, опыта! - сказал Гров со злорадством. - Вы согласны с выводом Коперника, что Земля вращается вокруг Солнца?

- Ну разумеется.

- И вы сами ставили эти опыты? Вы провели наблюдения, повторили расчеты и своими собственными трудами установили, что это так?

- Нет. Увы, я мало осведомлен в математике.

- Таким образом, вы верите в истинность этого, но сами не убедились? Вы полагаетесь на слово Коперника?

- Да, и на слово тех знатоков, кто согласился с его выводами.

- Простите меня за мои слова, но мне кажется, что вы не менее прикованы к авторитетам и традиции, чем тот, кто полагается на Аристотеля и Птолемея. Несмотря на все ваши заверения, ваша наука также опирается на веру и ни в чем не отличается от старинных познаний, которые вы так презираете.

- Я сужу по результатам, - ответил я со всей любезностью, ибо он, несомненно, наслаждался, и было бы грубостью испортить ему удовольствие. - Я исхожу из того, что опытный метод дал множество отличных результатов.

- А этот ваш опыт, он, скажем, касается основы новой медицины?

Я кивнул.

- Так как же вы примиряете его с положениями Гиппократа, которым вы, врачи, придаете такую важность?

- Мне этого не требуется. Не вижу никакого противоречия.

-Но как же так? - с удивлением сказал Гров. - Ведь вы заменяете проверенные способы лечения на другие, которые могут быть лучше, но могут быть и хуже? Вместо того чтобы в первую очередь стараться излечить ваших пациентов, вы ставите на них опыты, желая узнать, к чему они приведут. Вы используете своих пациентов, чтобы пополнять ваши познания, вместо того чтобы лечить их, а это грех. Так говорит в своем "Interrogatorium sine confessionnale" ["Допрос или признание" (лат.).] Бартоломей де Шеми. И с тех пор с ним соглашались все высшие авторитеты.

- Хитроумный аргумент, но неверный, - сказал я. - Опыт ставится ради здоровья всех пациентов.

- Но когда я, больной, прихожу к вам, то не ради всех пациентов. Для меня не имеет значения, если другие будут исцелены после того, как я умру в доказательство, что такое-то лечение не приносит пользы. Я хочу быть здоровым, а вы говорите, что ваша жажда знаний важнее моего здоровья.

- Ничего подобного я не говорю. Есть много опытов, которые можно ставить безо всякой опасности для пациента.

- Но вы все еще не следуете Гиппократу. Вы решаете начать лечение, не зная, окажет ли оно действие или нет. А это нарушение клятвы.

- Подумайте, сударь, о пациенте, от чьей болезни нет лечения. Он неизбежно умрет. В таком случае опыт, дающий надежду на спасение, лучше, чем ничего.

- Отнюдь. Ведь вы можете ускорить смерть. А это нарушение не только клятвы, но Божьей заповеди. И людского закона, если это убийство.

- Вы утверждаете, что никакое улучшение медицины не допустимо. Мы имеем то, что нам осталось от пращуров, и ни на что больше надеяться не смеем?

- Я говорю, что, по вашему собственному признанию, опытный метод вредоносен.

Это было нелегко, но я все еще соблюдал вежливость.