Вопрос цены

Её слова отозвались гулким эхом в моих мыслях. Эти истории были повсюду, но часто скрыты так глубоко, что их не замечали, пока не случалась трагедия.

— Я понимаю, — тихо произнесла я, осознавая, насколько эта работа тяжела и опасна. — И мне кажется, именно поэтому ваша работа так важна.

Катерина вздохнула, словно раздумывая над моими словами, затем снова посмотрела на меня:

— Да, важна. Но не каждый готов это признать. Даже те, кто получает от нас помощь, иногда боятся признать, что они жертвы. Мы никогда не заставляем их признаваться в этом, мы даем им время и возможность подумать, проанализировать, понять, чего они сами хотят. Не их родители, мужья или дети: они сами! И только в случае, если они хотят получить помощь — они ее получают.

Её слова повисли в воздухе, когда тихие шаги прервали нашу беседу. Я едва заметно вздрогнула, и наш разговор замедлился. Мимо нас скользнула Лика — словно тень, бесшумно прошмыгнувшая по коридору и исчезнувшая за одной из запертых дверей. Теперь я разглядела её лучше: за неприметной серой одеждой скрывалась по-настоящему потрясающая красавица, но в её лице не было и следа жизни. Оно было пустым, как будто она давно разучилась чувствовать что-либо, кроме страха.

Я невольно задержала взгляд на двери, за которой скрылась Лика.

— Она здесь уже давно? — осторожно спросила я, не отрывая глаз от той двери.

Катерина последовала моему взгляду и слегка вздохнула.

— Да, около двух месяцев, — тихо ответила она. — Лика — одна из тех, кто ещё не готов принять помощь. Мы просто даём ей пространство и время. Иногда это всё, что мы можем сделать.

Её слова звучали с болью и пониманием. Здесь не было быстрого решения, не было чуда. Лика, как и другие женщины, шла своим путём, в своём темпе, и никто не мог её торопить.

— Я заметила, — чуть откашлялась я, — что дети… они невероятно тихи у вас. Играют в комнате, не бегают по коридорам.

— Их матери сейчас в большинстве своем, на работе. А что касается их…. Поведения, — боль в глазах Катерины стала почти физической. — Эти дети… они привыкли к тому, что громкие звуки, крики или беготня приводят к наказаниям. Они научились быть незаметными, чтобы избежать гнева. Иногда им нужно время, чтобы понять, что здесь они могут быть детьми, что здесь их никто не тронет.

Катерина вздохнула.

— Поймите, Оливия, ребенок, видевший или…. переживший насилие…. Не важно в каком возрасте… Он никогда не станет как остальные. То, что узнали эти малыши навсегда поменяло их психологию. И вероятнее всего скажется на их будущем. Детская психика гораздо более сложная, чем взрослая. У детей нет понимания добра и зла, оно закладывается с воспитанием, с развитием. А у наших малышей… часто оно перевернуто, вывернуто наизнанку….

Катерина сделала паузу, и её лицо стало ещё более серьёзным.

— Многие из них видели, как близкие им люди совершали ужасные поступки, доставили им невыносимые страдания. И для них это становится нормой. Они привыкают к боли, к страху, к тому, что их безопасность зависит от их невидимости. Дети, выросшие в атмосфере насилия, часто не понимают, что такое здоровые отношения. Для них страх, недоверие, отчужденность, одиночество, маски, которые они надевают, пряча тьму, в которую их погрузили — это привычное состояние, а любовь и забота кажутся чем-то недосягаемым, чем-то таким, чего они не достойны, чем-то лживым, существующим лишь в сказках.

У меня резко закружилась голова.

— Как… как ведут себя взрослые, пережившие насилие в детстве?

Я почувствовала, как перед глазами поплыл мрачный образ. Слова Катерины пронзили меня, открыв ещё более тёмную сторону той реальности, о которой я старалась не думать.

— Они часто повторяют те же ошибки, что и их родители, — продолжила она. — Они могут неосознанно искать партнёров, которые будут повторять тот же цикл насилия, потому что это знакомо. Это — их зона комфорта, как бы страшно это ни звучало. Мы видим женщин, которые возвращаются в такие отношения снова и снова, не понимая, что есть другой путь. — Катерина по-своему расценила мой вопрос.

— А если…… если мужчина, будучи ребенком, пережил насилие? — уточнила я, внутренне холодея. Это была скорее догадка, шаг в слепую, но что-то заставило меня это сделать. — Что будет, когда он вырастет?

Катерина задумалась на мгновение, её лицо омрачилось ещё больше.

— Мужчины, пережившие насилие в детстве, — начала она, осторожно подбирая слова, — часто скрывают свою боль глубже, чем женщины. В нашем обществе мальчикам редко позволяют проявлять эмоции, учат быть сильными, не плакать, не показывать уязвимость. Поэтому, когда мальчик сталкивается с насилием, его переживания остаются внутри, превращаясь в незаживающую рану.

Она вздохнула, опустив глаза.