Из верхнего конца палки, словно лучи, брызнули полосы материи, которые мигом закрыли все, что нас окружало, и приземлились мы уже на то ли пластиковый, то ли виниловый пол.
Джеронимо вновь открыл рюкзак, вытащил из него телефонный справочник и нечто, напоминающее насос для воздуха. В одном месте, у самого пола в стене я заметил круглую дырку. В нее Джеронимо пропихнул шланг от насоса и нажал кнопку. Послышалось тарахтение. Я ощутил легкий ветерок. Минуту спустя загорелась зеленая лампочка.
— Все! — Джеронимо сорвал маску. — Воздух очищен и будет очищаться по мере необходимости.
С его губ слетали облачка пара, ресницы и брови мгновенно покрылись инеем, но Джеронимо продолжал раздеваться.
— Ты что делаешь? — изумилась Вероника. Ни она, ни я пока не сняли даже маски.
— Здесь прекрасная т-т-термоизоляция, — стучал зубами Джеронимо. — Но тепло просто так не появится. Нужно разогреть тела. От моей лампы толку мало — я поставил энергосберегайку. К тому же петрушке скоро пора спать. Ну? Я что, один буду стараться?
В шортах и майке Джеронимо начал делать отжимания. Я посмотрел на Веронику и встретил ее страдальческий взгляд.
— Лучше приседай, — посоветовала она. — Отдачи больше.
И принялась расстегивать комбинезон. Мне оставалось только подчиниться обстоятельствам…
Я снял маску. Лицо обожгло холодом, глаза — тьмою. Только из рюкзака Джеронимо льется свет, позволяющий разглядеть силуэты.
— Если хотите, — пропыхтел Джеронимо, переходя к приседаниям, — можете прикрыть рюкзак и сделать мне пару племянников. Это еще эффективнее прогреет помещение, а к тому же наполнит его атмосферой любви… Mierda! — Это ему в голову прилетела метко пущенная мной маска. Повезло недомерку. Вероника, кажется, собиралась запустить баллоном.
Минут двадцать спустя мы с Джеронимо, обессиленные, дрожали на полу, а неутомимая Вероника, бормоча что-то неприличное, качала пресс.
— В древние времена, — пробормотал Джеронимо, — люди добровольно ходили в походы на лыжах. Им нравились физические упражнения на холоде. Стадо невменяемых баранов! Неудивительно, что солнце ушло от них.
— Если бы ты, вменяемый баран, додумался взять лыжи, у нас был бы хоть какой-то шанс добраться до Толедано! — сказала Вероника, переводя дух. — А после сегодняшней физухи мне придется тащить вас обоих на своем горбу! Не говоря о том, что из жратвы у нас — три корочки хлеба.
Последние слова Вероники нашли отклик у меня в желудке. Жрать действительно хотелось немилосердно, особенно после согревающих упражнений.
— Сосредоточься на идее, — убеждал сестру Джеронимо. — Представь восходящее солнце! Ну? Разве сил не прибавляется?
Совершив очередной подъем корпуса, Вероника остановилась, глядя на брата с жалостью.
— Оно что, по-твоему, за колючую проволоку зацепилось? Джеронимо, солнце — это громадная фиговина, больше Земли, которая висела далеко в космосе. Чего ты хочешь добиться, обежав планету кругом в восточном направлении?
— Ты еще скажи, что Деда Мороза не существует! — фыркнул Джеронимо. — Кто ж тогда на новый год мне подарки дарит?
Одного взгляда на лицо Вероники было достаточно, чтобы понять, кто. Но Джеронимо смотрел в другую сторону.
— И вообще, — продолжал он, — если все так просто, то какого черта ровно в полночь весь мир сдвигается к востоку?
— Сдвигается, факт, — подтвердил я.
Вероника прервала нас взмахом руки.
— Ладно, забыли. Если нам суждено сдохнуть, я не желаю остаток жизни доказывать свою правоту. Грызем хлеб, спим, собираемся и идем. К Толедано. Если хотите, убеждайте себя, что идете просить самолет.
Джеронимо сел, исподлобья глядя на сестру.
— А в чем ты себя убеждаешь?
Вероника, устроившись у насоса, прикурила папиросу. Мне даже не предложила. Стерва. Впрочем, у меня были и другие проблемы. С таксофона, рядом с которым я лежал, начал обтаивать иней, и ко мне подбиралась грязная лужа. Пришлось отползать.
— Я иду, чтобы связаться с домом и вернуться назад, — сказала Вероника. — И вернуть тебя.
Она посмотрела на меня и пожала плечами:
— Ну а ты вполне мог погибнуть при крушении. Живи у Толедано, не высовывайся, никто о тебе и не вспомнит.
Джеронимо решительно встал, поднял справочник и зашелестел страницами.