– Было такое, и в подтверждение расскажу известную мне историю. В начале 70-х в Институт мировой экономики и международных отношений, в котором работал Крылов, явился Бжезинский с помощниками. Так вот, помощница Бжезинского разыскала Крылова и сказала, что они читают его работы, чему Владимир Васильевич был очень удивлен, поскольку последние годы готовил преимущественно закрытые справки для ЦК КПСС. Но американцы прекрасно всё это имели, читали и более того – привезли Крылову несколько книг по тематике его исследований, о которой оказались осведомлены, и подсказали, через каких сотрудников при необходимости можно заказать литературу из-за кордона. Человек, который почти не публиковался, был очень высоко оценен командой Бжезинского.
– А каково экспертное сообщество России сейчас?
– Трудно оценивать всё сообщество, моя оценка будет в большей степени импрессионистской, и «импрессионизм» этот очень невесёлый. Вернувшийся в Россию в конце 1990-х годов Александр Александрович Зиновьев, с которым я дружил, как-то заметил, что уезжал из страны, где в курилке можно было обсуждать массу интересных проблем на самом высоком уровне, а вернулся на интеллектуальную помойку. Сказано довольно жёстко, но в целом справедливо. С 1990-х годов в страну хлынул мутный поток устаревших западных теорий в области социологии, политологии, экономикс. Это утильсырьё приобрело среди определённой публики высокий статус в силу его западного происхождения и подкреплённости грантами и прочими формами материального поощрения. На этой основе у нас за последнюю четверть века сформировался целый сегмент компрадорско-колониальной по своей сути науки, выражающий интересы компрадорско-олигархического капитала и паразитирующий на реальной науке так же, как этот капитал паразитирует на России, её реальной экономике. Оба эти компрадорских сегмента – экономический и научный – выражают чуждые России интересы со всеми вытекающими последствиями. Ясно, чью сторону они займут в условиях разворачивающейся информационно-психологической войны.
Особенно это видно по политологии, где есть целый ряд теорий, связанных с отрицанием необходимости государственного суверенитета. Это модный тренд в западной политологии и глобалистике – мол, мы живём в эпоху глобализации, взаимопроникновения, взаимозависимости и суверенитет устарел. Но совершенно понятно, кого не устраивает чей-то государственный суверенитет – транснациональные корпорации, которым государство мешает выкачивать прибыли.
То же самое – идея, что эпоха больших государств уходит в прошлое. Вот была Югославия – надо её раздробить на части, тем более что народ там разный живёт. Время от времени возникают разговоры, что территорию России от Урала до Дальнего Востока нужно отдать международному сообществу, читай – транснациональным корпорациям. И люди, которые продвигают эти идеи, работают на эти корпорации либо в качестве тех, кого Ленин называл «полезные идиоты», либо в качестве идеологических диверсантов.
– Но это ведь не характеристика всего экспертного сообщества?
– Конечно же, нет; я говорю об определённой тенденции, представляющей научную и идейно-информационную угрозу. У нас немало экспертов и экспертных групп, вполне профессиональных и ориентированных на государственно-национальные интересы России. Они стали значительно активнее в последние год-два, когда ужесточилось противостояние России и Запада и многие из тех, кто находился в тени и имел ограниченный доступ к средствам массовой информации, резко расширили свои возможности.
– А насколько эти специалисты востребованы людьми, принимающими решения? Вот вас приглашают на Селигер, на телевидение, но сами-то госуправленцы вас слышат?
– Трудно сказать. Иногда в официальных выступлениях я слышу формулировки, которые использую только я и никто другой. Однако у восприятия любых идей есть серьёзный ограничитель – классовые интересы воспринимающего. Степень реализма в понимании текущей ситуации определяется у госчиновника двумя факторами – шкурным интересом и классовым сознанием. Нередко это становится непреодолимым барьером в понимании реальности и восприятии чужих идей. Впрочем, моя задача заключается не в том, чтобы меня услышали госуправленцы. Я не пропагандист, не политтехнолог, а учёный, аналитик, преподаватель. Моя задача – создание реальной картины прошлого и настоящего и прогнозирование будущего. Пользуются этим высокопоставленные лица – хорошо; не пользуются – это живёт само по себе, потому что вброшенная в информационное пространство концепция, даже фраза живут своей жизнью и когда-то сработают.