Вопросы социализма (сборник)

Вопрос о максимализме не есть просто вопрос о том, скоро или не скоро, завтра или послезавтра. Теоретик максимализма Лурье полагает, что целые десятилетия потребуются, чтобы «освоиться с окончательностью своего пролетарского положения» массам неустойчивых или недавно вступивших элементов германского рабочего класса. Но при нынешнем темпе развития, как показывает опыт, несколько десятилетий достаточны и для глубокого культурного переворота. Вопрос заключается в том, способен ли пролетариат, такой, как он есть, не проходя существенно нового этапа в своем организационном и культурном развитии, выполнить дело социализма. Максималисты полагают, что да, способен, его воспитание в основном достаточно и закончено; требуется только боевое сплочение сил. Мы видели, что нет, что такой, как он есть, он еще не может достигнуть своей великой цели.

Кто хочет цели, тот хочет и необходимых средств. И они будут в руках пролетариата не в таком уже далеком будущем, если он твердо и сознательно пойдет к овладению ими.

Новый культурный мир рабочего класса — это и есть действительное зарождение социализма в настоящем, максимализм развития и творчества, а не мечты и авантюры.

А «материальные условия»? Почему о них нет речи? Да просто потому, что если созданы условия культурные, то, значит, материальные уже налицо. Организующие формы не могут возникнуть раньше того содержания, для организации которого они послужат.

Из царства необходимости в царство свободы ведет не скачок, а трудный путь. Но каждый шаг этого пути есть уже завоеванная частица самого царства свободы.

Военный коммунизм и государственный капитализм

Исследователям происходящего на наших глазах переворота в социальной жизни чужда до сих пор научно-организационная точка зрения. Только вследствие этого они игнорируют факт огромного масштаба, имеющий сильнейшее влияние на ход экономического и идейного кризиса — на врезающуюся в систему капитализма военно-коммунистическую организацию, на ее рост и распространение с фронта на тыл.

Армия вообще, и в мирное и в военное время, представляет обширную потребительскую коммуну строения строго авторитарного. Массы людей живут на содержании у государства, планомерно распределяя в своей среде доставляемые из производственного аппарата продукты и довольно равномерно их потребляя, не будучи, однако, участниками производства. Коммунизм этот простирается, главным образом, на низы армии, на собственно «солдат», которые живут в общих казармах, получают общий стол, казенную одежду и снаряжение. Несколько процентов ее состава — иерархические верхи, офицерство — более или менее изъяты из коммунизма, но и те не вполне: часто они могут получать солдатский паек, обмундирование, большей частью — казенное вооружение. В мирное время вся коммуна настолько мала по сравнению с обществом в целом, что ни в структурном, ни в культурном смысле отнюдь не может оказывать решающего влияния на его жизнь: несколько сот тысяч человек, объективно-бесполезных для общества, среди нескольких десятков миллионов экономически активного населения. Но теперь это соотношение существенно изменилось.

Оно изменилось, во-первых, количественно: армия составляет уже 10–15 процентов населения вообще и гораздо более значительную долю трудоспособных его элементов. Во-вторых, качественно: армия перестала быть бесполезною, она сделалась необходимейшим органом защиты и спасения целого. Естественно, что влияние армии, структурное и культурное, на весь общественный процесс колоссально возросло.

Характер этого влияния определяется двумя отличительными чертами военного аппарата, которые уже указаны нами: авторитарное строение, потребительный коммунизм. То и другое вносит глубокие преобразования в социальный ход вещей.

Я не имею в виду особо рассматривать развитие авторитарности на основе войны. Главные факты общеизвестны: рост подчиненности трудовых масс, тяготеющий к полному их закрепощению; переход от свободно гражданского порядка в передовых демократиях к правительственной диктатуре, которая в то же время является на деле олигархией социальных верхов; рост религиозности, т. е. авторитарного миропонимания и мирочувствования, в широких общественных слоях, где раньше укреплялись свободные и научные формы сознания. Все это важно в высшей степени; но теперь нас занимает другая сторона дела.

Потребительный коммунизм армии проводится на войне по необходимости глубже и последовательнее, чем в мирных условиях. На фронте почти все прежние изъятия из него исчезают; в тыловых частях они тоже уменьшаются, и даже в офицерском хозяйстве роль государственного снабжения возрастает. Но гораздо важнее новый процесс, развивающийся под действием войны: постепенное распространение потребительного коммунизма с армии на остальное общество.