Вопросы цены и стоимости

Равиль, у которого отродясь не было ничего, кроме того, что призвано соблазнять, а не скрывать, — вызов принял. Разбирался он долго, но зато, когда появился на палубе — оставалось только присвистнуть вслед!

В ответ юноша дерзко сверкнул глазами через плечо. И приходилось признать, что при должных стараниях, маленький лисенок превратится в молодого красивого хищника.

Держать себя в руках и не разложить это чудо, заставив забыть себя и биться на влажных простынях в судорогах наслаждения — было суровым испытанием для выдержки. Равиль явно недоумевал и обижался, а между тем объяснялось отсутствие домогательств просто.

За любовь Ожье платить не любил. Мог, и щедро, но — не любил. Унизительно — вроде как ничем иным ты уже взять не можешь. А в этом случае и вовсе выглядело бы так, как будто он в противоречии собственным выводам и словам, словам низводит юношу до уровня шлюхи, а себя до одного из его клиентов. Это было… гадко как-то.

Они шикарно провели время в постели и не только, Грие, само собой, не поскупился бы на подарки. Однако прежде Равилю нужно было дать понять, что это подарок, а не плата. Что он не обязан подставлять задницу за то, что ест три раза в день, спит в нормальной кровати, и может не опасаться ежеминутно смерти. Юноша должен прочувствовать, что заниматься любовью с тем, кого ты хочешь, и отдаваться тому, кто тебя кормит, — это большая разница, несмотря на то, что приятное с полезным можно и совместить. Равиль должен приходить сам, но не как в первый раз, а движимый желанием, вместо страха утратить расположение покровителя и снова оказаться черте где и черте кем.

Значит, он должен иметь возможность не придти! Любовник и содержанка — понятия разные, даже если тратиться приходится на обоих.

* * *

Стоя у борта и вглядываясь в едва различимую полоску берега у самого горизонта, Равиль снова думал. И поразмышлять ему было о чем!

Сколько он уже на борту «Магдалены»? Месяц, два, три? Может больше. Равиль не сразу начал считать время, — не привык, — потом опять бросил: хватало других забот и впечатлений, а каждый новый день перестал быть достижением на пределе возможного.

Вот к этому было трудно привыкнуть. К тому, что обрушившееся изобилие не пустой сон, и не окончится внезапно однажды утром, а безопасность не окажется лишь временной передышкой, фантазией и заблуждением… Если не чьей-нибудь жестокой игрой, и снова придется хитрить, выворачиваться, показывать зубы и раздвигать ноги перед каким-нибудь скотом, чтобы получить что-то, что можно забросить в постоянно ноющий желудок, или просто не оказаться в положении куска мяса, из которого готовят отбивную. Гниющей кучкой костей и плоти у отхожей… Юношу передернуло всем существом, и он решительно отшвырнул от себя эту мерзость: ему хватает и периодически случающихся кошмаров!

Может быть, даже к лучшему, что между ним и Ожье теперь нет постели… Раз все равно не бросает, заботится, значит, считает, что он способен на нечто большее, чем двигать «своим хорошеньким задиком» в нужном ритме! По крайней мере, не только на это.

Тем более что мужчина по-прежнему был ласков с ним и даже нежен по-своему. Он все еще «лисенок»… Улыбка сама просилась на губы.

И если иногда со стороны Ожье явно проглядывала доля снисходительности — что в том такого? Какой дурак сказал, что жалость это унизительно? Легко привередничать тому, кому судьба посылала только прямые и светлые дороги!

Еще в серале, Мирза ведь тоже никогда не спал с ним в подобном смысле. Так что, как говорится: сироп отдельно, мухи — отдельно! Ожье прав, секс — это всего лишь физическая потребность, и, как у всякой потребности тела, ее удовлетворение можно сделать прекрасным, а можно — отвратительным.

Да, конечно, его тело было молодо, полностью восстановив свои силы, оно нет-нет, да и напоминало, что жив, хочет любить и радоваться жизни, что ни прошлое, ни настоящее, не избавляют его хозяина от определенных желаний, присущих всем здоровым и полноценным особям мужского рода. Уединяясь, чтобы взять в ладонь свой настойчиво требующий разрядки член и достичь необходимого облегчения, Равиль готов был проклинать Ожье, так убедительно доказавшего ему, что плотская любовь не только подчинение и прочие его градации до унижения.

А особенно за то, что в эти интимные моменты представляет на себе мощные, но совсем не грубые руки, а в себе… да, кое-что им под стать! Что плохого, что он думает о человеке, который заставил его кричать по-настоящему? И от страсти, а не от боли?

Плохо было одно — что в этом плане, юноша знал, он безвозвратно запятнан. Мужчина великодушно не винил его ни в чем, догадываясь, а может, точно зная, как оно бывает… Что иногда все желания и чаяния, и сам человек оказываются втоптаны даже не грязь — очень большую и зловонную кучу дерьма, как бы отчаянно он не сопротивлялся. И можно ли после того, как Ожье отмыл и принял его, такого, как есть, винить мужчину в том, что тот его больше не хочет?