Вопросы цены и стоимости

Встревожившие всех слезы не обернулись новым приступом, и спал Равиль тоже вполне спокойно, так что понаблюдав за состоянием и настроением юноши еще несколько дней, Фейран наконец решился признать, что дело сдвинулось с мертвой точки и движется к выздоровлению. Острая опасность для жизни и рассудка миновала, начинался в полной мере восстановительный период, который обещал быть долгим.

Радовало еще и то, что Равиль действительно немного пришел в себя, перестав безжалостно подгонять свое тело и разум к «нужному» результату. Он честно и как можно точнее отвечал на вопросы о своем самочувствии, ощущениях, даже самых болезненных, не пытаясь больше изображать бодрость и бесстрастие. А на свое замечание, что неужто он взялся за ум и прекратил пытаться бежать впереди лошади, мужчина услышал тихий и рассудительный ответ:

— Я просто хочу выздороветь. Вы лекарь, вам лучше знать, что для этого необходимо…

Фейран пристально оглядел юношу, потупившись теребившего одеяло, и хмыкнул: немаловажно, когда больной доверяет своему врачу, а от Равиля ему большего и не надо было. Куда важнее, что кажется, юноша на самом деле захотел подняться со своего одра уже без всяких «ради», «из-за» или «если». Результат определенно был, и его стоило закрепить.

Жизнь выздоравливающего юноши теперь не была ограничена лишь кроватью и окном во двор, а расположение и устройство нового дома пришлось как нельзя кстати. Когда тому способствовала погода, Равиля принялись выносить, а потом помогали выйти самому в подобие сада, в котором правда, не росло ни яблок, ни слив, вообще ничего полезного. Как видно, сперва строители и работники поленились хорошенько расчистить место, хозяину распорядиться было не досуг и после, потом сами собой протоптались стежки и тропки к реке, а последним штрихом стали как-то внезапно выросшие две скамейки… Юноше здесь нравилось, нравилось бездумно следить за игрой листвы и ветра, переливами солнечных лучей. Удобно расположившись на скамье в тени старого бука, Равиль, прикрыв веки, вдыхал примешивающийся к воздуху прохладный запах чистых текучих вод, иногда даже казалось, что он разбирает плеск и шорох волн у берега, и он обещал себе, что совсем скоро встанет, сможет дойти и взглянуть на них сам…

И как, оказывается, порой может быть важна любая мелочь! Естественно, что даже для робких первых прогулок, юноше нужна была иная одежда помимо ночных рубашек. Ее принесли… Крутя в пальцах черное боннэ, лежавшее сверху, — Равиль точно знал, что это по-настоящему ЕГО вещи… Он их одевал, носил. Боннэ — куплено в Неаполе у смешного, совсем старого мастера, а эта шелковая рубашка — в пропахшем кофе, благовониями и верблюжим пометом Омане… Неужели его память начинает просыпаться?!

Вещи говорили с ним, он узнавал их, и то, что сейчас все были велики, значило только то, что значило — Равиль страшно исхудал за время болезни.

Но это было всего лишь начало! Как только у него достало сил, юноша перебрал все, что находилось в сундучке. Видя в его глазах отчаяние и решимость, никто не стал возражать, осторожно усадив на подушечку на подставленной к сундуку скамейке… Итог подробной ревизии был один — среди его вещей не хватало самого важного!

…Это не было уже привычным припадком, но так плакать — можно только от непоправимого горя по умершему бесконечно дорогому человеку. Равиль не мог назвать вещь, что он настойчиво и упрямо разыскивал, но знал и помнил, что она должна быть! И понемногу понимал, что не помнит о себе чего-то жизненно важного, насущного, без чего он никогда не сможет стать целым… Это тревожило. Это было страшно и жутко, если по-честному!

Такое же чувство возникло у него, когда юноша впервые увидел Айсена и Фейрана вместе по-настоящему. Разумеется, Равиль был еще слишком слаб и дезориентирован, чтобы занять место за общим столом, но в главную залу его тоже начали выводить, уютно устраивая у негаснущего камина, чтобы юноша привыкал постепенно к суете обыденной жизни вокруг. Равиль признательно улыбался, и уже на излете одного из вечеров вдруг поймал краем сонного взгляда, как лекарь и синеглазый утешитель удаляются вдвоем, жадно обнимая друг друга, аккуратно прикрыв за собой дверь общей комнаты…