Черные очи — то горящие огнем, то потухшие пеплом. Сухощавое, откровенно худое и болезненно иссохшее, но все равно еще сильное тело… Два сверкающих в неистовой карусели клинка, и беспорядочно торчащие во все стороны волосы, которые Мирза неумолимо кромсал теми же ножами…
Княжий негласный фаворит не любил его, — это Равиль теперь знал наверняка. — Просто берег и учил. Аллах ведает, почему безумцу взбрела такая мысль, и почему из всех наложников он выбрал именно этого! Уже не важно, Мирза давно мертв. Здесь и сейчас есть Ожье, но он его тоже не любит, хотя и спас…
Его никто не любит и никогда не любил… — Равиль справился с этой мыслью.
Ну и что?! Нет ничего невозможного! Живой пример тому — он сам, он — стал свободным, когда мог ждать только смерти! Он столькому научился, он попробует! Он сможет… Жизнь кончается не завтра. И кто знает, возможно появится еще человек, который его полюбит.
Чем плох тот же Ксавьер? Молодой привлекательный мужчина в расцвете сил, который вызывает желание в теле… И ведь так приятно, когда интересуются именно тобой, не оскорбляя и не третируя, приятно, когда тебе оказывают знаки внимания и добиваются взаимности. Вон как лекарь Фейран за своим Айсеном ухаживал! На руках носил…
Положим, ни от Ожье, ни от Ксавьера Равилю того и не надо было, но если от первого юноша не ждал уже ничего, то настойчивые авансы второго были даже лестны: значит, он может нравиться мужчинам не только в смысле постели. Иначе, зачем так возиться, тратить столько времени, учить чему-то. И почему бы не сделать ответного шага навстречу? Тем более, если он в любой момент может отступить.
Он не был ни в чем уверен, но надоело прятать на утро покрасневшие глаза — одному, в спальне, ночью, можно было не сдерживать слез…
— Я люблю его… — юноша оборвал себя, глядя в светлеющий проем окна.
Да, любит. Но эта любовь безответна и безнадежна, пора с этим смириться. Возможно, со временем это чувство потеряет свою остроту и станет чем-то иным… А на смену ему придет новое — к тому, кто полюбит его.
«Я смогу так жить. Я научусь…»
Скрутив себя в бараний рог и призывая все свои терпение и решимость, юноша не сбросил собственнически улегшуюся на плечо руку и не отстранился, когда поощренный покорностью Ксавьер приобнял его сзади. В этот момент Равиль напряженно вслушивался в свои ощущения.
Возможно, его решение было очень и очень сомнительным и над ним следовало подумать куда тщательнее, с другой стороны — Ожье это Ожье! С ним не сравнится никто и никогда.
Нет ничего странного, в том, что его тело безудержно отозвалось и по-прежнему отзывается на присутствие такого неподражаемого мужчины, как Грие, остро реагируя на малейшую мелочь и будя фантазии, которых Равиль до Ожье никогда не знал. Юноша даже не пытался считать тех, через кого прошел — к чему расстраивать себя попусту, да и все они были на одно лицо… Если это лицо бывший наложник вообще видел, а на члене, знаете ли, имен не пишут!
Но именно с господином, уже тоже бывшим, Равиль испытал ощущения, которые даже не мог представить себе. Ему никогда в жизни не было так хорошо, как с НИМ на «Магдалене», так спокойно и радостно в чьих-то руках, робко отдаваясь на их милость, чтобы получить необычайное, невиданно щедрое вознаграждение…
Все познается в сравнении! Сейчас он был свободен, более того — никто и ни что не мешало ему хоть завтра же отправиться искать себе другую работу с полновесным заработком в круглых монетах. Юноша не жаловался на отсутствие наблюдательности, и знал, что мало кто на его новой родине может похвастаться даже теми познаниями, которые он почитал вполне скромными: цифирь и география, три языка, на которых он говорил бегло, и еще три — вполне сносно, не считая главного — письма!
Восточную и провансальскую поэзию (которую всегда легко запоминал на слух), этикет, и само собой танец и массаж, — Равиль не рассматривал, как практичные, хотя всерьез приходила мысль о том, чтобы облегчить себе существование, не травить душу, и уйти из чересчур гостеприимного дома в «вольное плавание».
Шансы устроиться были. Филипп Кер на доставленную ему калькуляцию со всеми выкладками и понедельной выверкой оборота за полгода, лишь уважительно покачал головой:
— Да-а! Теперь вижу, что Ожье тебя не просто так держит!
Понимающе усмехнувшийся в ответ, Равиль не мог определить — оскорбиться, как вроде было бы положено свободному, что его опять сочли хорошенькой подстилкой, или пропустить мимо ушей как будто его всякая грязь не касается, или счесть за комплемент и принять на будущее: если он вздумает явиться к Керу за работой, тот не откажет, наверняка… И ушел на тренировку с Ксавьером.
В самом деле, пора вернуться к реальности! Ожье — это Ожье… Идол, кумир.
Нужно просто сказать спасибо за то, что снизошел в горе. Единственный.